Сигрид Унсет - Кристин, дочь Лавранса

Днем позже Юфрид показала матери Гэуте все, что она привезла с собою из дома, – два кожаных мешка с одеждой и маленький ларец из моржовой кости, в котором хранились ее украшения. Словно читая мысли Кристин, девушка сказала, что все это ее собственные вещи, которыми она вправе распоряжаться. Часть их она получила в подарок, часть унаследовала от матери. У отца она не взяла ничего.

Кристин сидела, печально подперев щеку рукой. В ту ночь, в давние-давние времена, когда она сама складывала свои золотые украшения в ларец, собираясь украдкой покинуть родной дом, она тоже отобрала большей частью то, что было подарено ей родителями, которых она втайне опозорила, а теперь намеревалась оскорбить и опечалить у всех на глазах…

Но по одним только нарядам и украшениям Юфрид можно было понять, что она происходит из очень богатой семьи. Все эти вещи, по подсчету Кристин, оценивались более чем в тридцать марок чистого серебра – одно только пурпурное платье с серебряным рисунком, отделанное белым мехом, да дополняющий этот наряд плащ на шелковой подкладке стоили никак не меньше десяти–двенадцати марок. Если бы отец девушки пошел на примирение с Гэуте, это было бы хорошо; но ведь сын Кристин никак не может считаться ровней этой женщине. А если Хельге хочет взыскать с Гэуте со всей суровостью, сообразно своим правам и силе, то дело обстоит как нельзя хуже.

– Это кольцо, – сказала Юфрид, – всегда носила моя мать. Если вы, хозяйка, пожелаете принять его от меня, то я пойму, что вы не осуждаете меня так сурово, как того можно было бы ожидать от столь почтенной и высокородной женщины.

– Ну, теперь мне придется быть тебе вместо матери, – улыбаясь, промолвила Кристин и надела кольцо себе на палец. Это было маленькое серебряное колечко с красивым белым агатом, и Кристин подумала, что девочка, видно, считает его особенно дорогим, раз оно напоминает ей о матери.

– Я думаю, мне следует отдарить тебя чем-нибудь.

Кристин достала свой ларец и отыскала в нем золотое кольцо с сапфирами.

– Когда Гэуте появился на свет, отец его положил это кольцо мне на постель.

Юфрид взяла кольцо и поцеловала руку Кристин.

– А я хотела бы выпросить у вас другой подарок… матушка… – Она так очаровательно улыбнулась. – Не опасайтесь, что Гэуте привел в свой дом досужую или нерадивую женщину. Но у меня нет с собою подходящего платья для работы. Дайте мне какое-нибудь старое платье с вашего плеча и позвольте помогать вам; тогда, быть может, в скором времени я больше придусь вам по душе, чем сейчас…

Тут Кристин ничего другого не оставалось, как показать молодой женщине содержимое своих сундуков. Юфрид так умело расхваливала красивые вещи, сделанные руками Кристин, что старшая хозяйка дарила ей то одно, то другое – две полотняные простыни с бахромчатой шелковой оторочкой, полотенце с синей каймой, тканое покрывало и, наконец, большой настенный ковер с изображением соколиной охоты.

– Я хочу, чтобы эти вещи навсегда остались здесь, в Йорюндгорде, а с помощью Бога и Девы Марии этот дом когда-нибудь будет твоим.

Потом они пошли по клетям и кладовым. Так они провели вместе много часов и остались очень довольны друг другом.

Кристин хотела дать молодой женщине свое платье из зеленого сукна, затканного черными горошинами. Но Юфрид сочла его слишком нарядным для домашней работы. «Бедняжка, ей так хочется подольститься к мужниной матери», – подумала Кристин, подавляя улыбку. Наконец они отыскали старое коричневое платье, которое, по мнению Юфрид, вполне подошло бы, если его немного укоротить и поставить заплаты на локтях и под мышками. Она попросила ножницы и принадлежности для шитья и сразу же принялась за дело. Кристин тоже взялась за шитье, и так они сидели вместе, работая, когда Гэуте и господин Сигюрд пришли к ужину.

Кристин от всего сердца признавала, что Юфрид была из тех женщин, которые ко всему умеют приложить руки. Если все обойдется хорошо, то Гэуте окажется счастливцем – ему достанется жена столь же деятельная и усердная, сколь богатая и красивая. Сама Кристин, обыщи она хоть всю Норвегию, не смогла бы найти женщину, более подходящую для того, чтобы заступить ее место в Йорюндгорде. И вот однажды Кристин сказала – потом она сама не могла понять, как эти слова сорвались с ее уст, – что в тот день, когда Юфрид, дочь Хельге, станет законной супругой Гэуте, мать передаст молодой ключи от хозяйства, а сама переберется с Лаврансом в старый дом.

После она часто думала, что ей следовало бы поразмыслить хорошенько, прежде чем произносить подобные слова. Уж не раз случалось, что она бывала слишком опрометчива в разговорах с Юфрид. Наверное, потому, что Юфрид была нездорова.

Кристин поняла это почти сразу, как только девушка появилась в усадьбе. И Кристин вспоминала ту первую зиму, когда жила в Хюсабю. Она-то была замужем, ее муж и отец были уже связаны свойством, хотя и не ясно было, как сложатся их отношения впоследствии, когда грех выплывет наружу. И все же она так безмерно страдала от стыда и раскаяния, затаив в сердце горькую обиду на Эрленда! А ведь ей было тогда уже полных девятнадцать лет, в то время как Юфрид едва ли минуло семнадцать. И девочка живет здесь, среди чужих, увезенная тайком из родного дома, бесправная и опозоренная, и носит под сердцем ребенка Гэуте. Кристин в глубине души не могла не признать, что Юфрид казалась более сильной и мужественной, чем была когда-то она сама.

Но Юфрид не осквернила святости монастыря, не нарушила слова, данного при обручении, не лгала, не обманывала, не растоптала чести своих родителей у них за спиной. Если даже эти двое молодых людей и погрешили дерзко против законов страны, против послушания и добродетели, то все-таки они не должны были страдать от угрызений совести так тяжко, как страдала когда-то она. Кристин непрестанно молилась о благополучном исходе сумасбродной затеи Гэуте. Она утешала себя тем, что Бог в справедливости своей не может ниспослать Гэуте и Юфрид более суровую участь, чем та, что выпала на долю ее и Эрленда, – а они ведь в конце концов поженились, и ребенок их, зачатый в грехе, родился законным наследником всех своих родичей.

Поскольку ни Гэуте, ни Юфрид ничего ей не говорили, то и Кристин тоже не хотела заводить об этом разговор. Но все-таки ей не терпелось побеседовать с молодой, неопытной женщиной. Ведь Юфрид должна была теперь беречься, подольше нежиться в постели по утрам, а не вскакивать раньше всех в усадьбе. Кристин замечала, что Юфрид изо всех сил стремится подниматься раньше свекрови и сделать за день больше, чем она. Но Юфрид была не такова, чтобы Кристин могла предложить ей помощь или высказать сострадание. Матери оставалось только втихомолку делать за нее самую тяжелую работу и обращаться с нею наедине и на людях так, словно бы она по праву была молодой хозяйкой в усадьбе.