Сигрид Унсет - Кристин, дочь Лавранса

Кристин пыталась заставить Ингебьёрг выслушать ее – кричала ей, что им надо бежать к монастырю миноритов, откуда уже выбегали монахи в серых рясах, старавшиеся собрать у себя перепуганных людей. Кристин была не так напугана, как ее подруга, да и никаких диких зверей они не видели, но Ингебьёрг совершенно потеряла голову. А когда толпа снова пришла в волнение и была оттеснена обратно с моста, потому что целый отряд мужчин, успевший вооружиться в ближайших домах, пробивался обратно, кто пеший, а кто верхом, Ингебьёрг едва не попала под коня; она испустила пронзительный вопль и помчалась вверх, по направлению к лесу. Кристин никак не ожидала, что ее подруга может так бегать, – ей невольно вспомнилась свинья, которую гоняют по двору, – и бросилась следом, чтобы по крайней мере им не потерять друг друга.

Они забежали уже далеко в чащу леса, когда наконец Кристин удалось остановить Ингебьёрг на тропинке, которая, очевидно, вела вниз, на Трэлаборгскую дорогу. [41] Трэ́лаборгская дорога вела на юг, вдоль фьорда, по склонам горы Эйкаберг, в сторону Южной Швеции. Некоторое время девушки молча стояли, чтобы немного отдышаться; Ингебьёрг всхлипывала, проливала слезы и говорила, что ни за что не решится идти обратно одна через весь город, до самого монастыря.

Кристин тоже подумала, что это будет не особенно хорошо, потому что на улицах так неспокойно; она решила, что им нужно постараться найти какой-нибудь дом, где они, может быть, смогут нанять мальчика, который и проводит их домой. Ингебьёрг считала, что немного дальше, у берега реки, должна проходить проезжая дорога на Трэлаборг, а вдоль дороги, как она знала, было расположено несколько домов. Тогда девушки пошли дальше вниз по тропинке.

Обе были взволнованы, и им показалось, что они шли очень долго, когда наконец увидели дом среди поля. На дворе за столом под ясенями сидели несколько мужчин и пили; какая-то женщина прислуживала им, подавая кувшины. Она удивленно и кисло взглянула на двух девушек в монастырской одежде, и, по-видимому, никому из мужчин не хотелось пойти провожать их, когда Кристин рассказала, в чем дело. Однако в конце концов двое молодых парней встали из-за стола со словами, что они проводят девиц до Ноннесетера, если Кристин заплатит им один эртуг.

Она поняла по их выговору, что они не норвежцы, но ей показалось, что они выглядят порядочными людьми. Правда, она подумала, что они запрашивают бесстыдно много, но Ингебьёрг была перепугана до смерти, а Кристин считала, что им нельзя идти домой одним так поздно; поэтому она согласилась.

Не успели они выйти на лесную тропинку, как парни стали держаться к ним ближе и вступили в разговор. Кристин это не понравилось, но она не хотела показать виду, что боится, и поэтому спокойно отвечала на их вопросы, рассказала про леопардов и спросила парней, откуда они родом; при этом она все время оглядывалась по сторонам, как будто ожидая каждую минуту встречи со своими слугами – она вела разговор так, словно слуг этих было много. Тогда парни стали говорить все меньше и меньше – Кристин, кроме того, очень мало понимала из их речей.

Через некоторое время она заметила, что они идут не по той дороге, по которой они шли с Ингебьёрг, – тропинка шла в другом направлении, больше к северу, и Кристин показалось, что они зашли чересчур далеко. В глубине ее души тлел страх, но она не пускала его в свои мысли – ее странно подбадривало то, что с нею Ингебьёрг и что она такая глупая, поэтому Кристин чувствовала себя обязанной решать и действовать за них обеих. Она украдкой под плащом вытащила крест с частичкой мощей, полученный ею от отца, сжала его в руке и начала горячо молиться про себя, чтобы им удалось поскорее встретить кого-нибудь; она старалась призвать на помощь все свое мужество и не обращать ни на что внимания.

Сейчас же вслед за этим она увидела, что тропинка выходит на дорогу; в этом месте в лесу была лужайка. Город и залив лежали далеко внизу. Парни завели их бог знает куда – с умыслом или же по незнанию местности; они находились высоко на горе и далеко к северу от моста Йейтабру, который был виден отсюда; дорога, на которую они теперь вышли, вела, казалось, как раз туда.

Тут Кристин остановилась, вынула кошелек и начала отсчитывать на ладонь десять пеннингов.

– Ну, добрые люди, – сказала она, – теперь уж мы больше не нуждаемся в провожатых, отсюда мы и сами найдем дорогу! Спасибо вам за беспокойство, а вот та плата, о которой мы с вами сговорились. Да благословит вас Бог, добрые друзья!

Парни переглянулись с таким глупым видом, что Кристин едва не улыбнулась. Но тут один из них заметил с безобразной усмешкой, что дорога вниз к мосту очень пустынна, неблагоразумно будет идти им одним.

– Едва ли найдутся такие негодяи или дураки, которые будут приставать к двум девушкам, тем более что на них монастырская одежда, – отвечала Кристин. – Мы предпочитаем идти отсюда одни! – И она протянула деньги.

Парень схватил Кристин за кисть руки, придвинулся лицом к ее лицу и произнес что-то насчет «Kuß» и «Beutel», – Кристин поняла, что он отпустит их, если она поцелует его и отдаст ему свой кошелек. [42] В старонемецком языке было достаточно слов, похожих на старонорвежские, чтобы Кристин могла с пятого на десятое понять, что ей говорят по-немецки. Приведенные здесь немецкие слова означают «поцелуй» и «кошелек».

Ей вспомнилось лицо Бентейна тоже у самого ее лица, и на одну минуту ее охватил такой ужас, что ей стало дурно и у нее потемнело в глазах. Но она сжала губы, призвала в своем сердце Бога и Деву Марию – и в тот же миг ей показалось, что до ее слуха донесся топот копыт по тропинке, идущей с севера.

Тогда она ударила парня кошельком по лицу с такой силой, что он пошатнулся, и толкнула его в грудь так, что он слетел с тропинки вниз, прямо в чащу. Второй немец схватил девушку сзади, вырвал из ее рук кошелек и так рванул за шейную цепочку, что та разорвалась, – Кристин чуть было не упала, но тут же вцепилась в парня, стараясь отнять у него свой крест. Он хотел вырваться – теперь уж и грабители услыхали, что кто-то едет, – Ингебьёрг громко и отчаянно закричала, и всадники, ехавшие по тропинке, пустили лошадей во всю прыть. Они выехали из лесной чащи: их было трое. Ингебьёрг с воплем побежала к ним навстречу, и они соскочили с коней. Кристин узнала господина из лавки Дидрека; он обнажил меч, схватил за шиворот немца, с которым Кристин боролась, и начал лупить его клинком, повернутым плашмя. Спутники всадника помчались за другим парнем, поймали его и принялись колотить в свое удовольствие.

Кристин прислонилась к скале; теперь, когда опасность уже миновала, ее бросило в дрожь, но сильнее испуга было изумление, что ее молитва была так скоро услышана. И вдруг взгляд ее упал на Ингебьёрг: та сдвинула капюшон на затылок, отбросила на плечи плащ и спокойно перебрасывала на грудь свои тяжелые белокурые косы. При этом зрелище Кристин разразилась смехом – силы ее покинули, и, не будучи в состоянии остановиться, она должна была схватиться за дерево; как будто у нее в костях была вода вместо мозга, так она ослабела. Она вся тряслась, смеясь и плача.