Лайош Надь - Избранное

Он взял книжечку в черном переплете. Открыл ее. Это была семейная хроника графов Берлогвари. Написана капелланом Ксавером Ковачем. Посвящена его сиятельству Йожефу Берлогвари, графу Дунакелезскому и Берлогварскому, с благодарностью и нижайшим почтением. Надьреви прочел первые строчки: «Истоки славного рода графа Берлогвари следует искать в далеком прошлом, относящемся еще ко временам князя Арпада». Какие подвиги и заслуги графов Берлогвари перед нацией увековечены в этой книжечке? «С нижайшим почтением». Учитель отложил ее подальше в сторону. Но потом подумал, рано делать выводы, кто ищет, тот найдет. Может быть, и не следует насмехаться над графами Берлогвари. Что сам он успел сделать для блага нации?.. Он подошел к открытому окну. Оттуда открывался иной, чем из флигеля, вид на парк, поскольку комната находилась на втором этаже и окна ее были высоко над землей. В просветах между деревьями и над кустами просматривалась даль; горизонт терялся в дымке тумана, где-то слышался гул молотилки, хорошо знакомый учителю звук, тревожный и отрывистый, который то замирал, то вновь оживал.

С опозданием на полчаса пришел Андраш. Он был одет уже не в тот костюм, что накануне, а в коричневый клетчатый пиджак, синий жилет, коричневые ботинки, белоснежную рубашку с пристежным крахмальным воротничком и крошечными серебряными запонками в манжетах; золотая булавка в форме рога сверкала на темно-синем галстуке. Костюм элегантный, хотя слегка эксцентричный. Для кого, зачем он так вырядился здесь, в этом захолустье? Видно, для собственного удовольствия. То и дело, наверно, смотрится в зеркало.

Красивый и необычный облик был у молодого графа; нежный слегка печальный взгляд голубых глаз, лицо чуть ли не страдальческое, молящее: «Не мучайте меня!» Грубая сила, не вяжущаяся с легко угадываемой в Андраше неврастенией, сквозила в некоторых его словах, отдельных жестах.

Он что-то жевал. Посмотрел на стоявшего у окна учителя. Потом пригласил его сесть на диван. А сам сел напротив него на неудобный плетеный стул.

— Вы любите грецкие орехи? — спросил он и достал из кармана пиджака несколько свежих орехов.

— Люблю, — отвечал Надьреви.

— Ловите, пожалуйста, — сказал Андраш, бросив ему через стол два ореха.

Невольно заразившись его шутливым общительным настроением, учитель ловко поймал орехи.

Взяв со стола стилет, что побольше, молодой граф вынул его из ножен и блестящим клинком расколол орех. Надьреви попытался раздавить орехи рукой, крепко сжав их в кулаке. Но не смог, скорлупа попалась очень твердая.

— Так вам не расколоть, — лукаво посматривая на него, обронил Андраш. — Не стоит стараться. — Надьреви упорно, но тщетно сжимал кулак. — Может быть, попробуете стилетом, — продолжал он, кинув учителю острый стилет.

«Сумасшедший!» — пронеслось в голове у Надьреви, но он тотчас убедился, что испугался напрасно. Стилет, летевший вперед более тяжелым своим концом, рукояткой, благополучно упал к нему на колени.

Расколов орехи, он сказал:

— Спасибо, ловите, пожалуйста! — и бросил стилет Андрашу.

Молодому графу понравился этот ответ, и он одобрительно засмеялся. Потом, когда они очищали свежие ядра от перепончатой скорлупы, Андраш заметил:

— Надеюсь, вы не льстите себя надеждой, что сегодня мы начнем заниматься. — И, прищурив глаза, испытующе поглядел на Надьреви: не остыло ли его рвение после такого заявления.

— Мы начнем сегодня! — спокойно возразил тот.

— Что же, если хотите, читайте сами свои лекции, я найду для себя занятие повеселей, — задетый грубой категоричностью учителя, с некоторым презрением проговорил Андраш. — Может быть, почищу ногти. Вы не рассердитесь, если я посижу пока в другой комнате? А вы спокойно рассказывайте свои басни.

— Я не рассказываю басен, а преподаю юриспруденцию. Вы останетесь здесь и выслушаете мои объяснения. Надо взяться за дело.

«Неприятный субъект, — подумал молодой граф. — Старательный, добросовестный. Вот проклятие!» Вскинув голову, он насмешливо посмотрел в глаза учителю, что-то хотел сказать, даже рот открыл, но передумал. Предпочел промолчать. Расколов еще один орех, стал его есть. Затем, прибегнув к дипломатическому приему, завел разговор о другом, чтобы оттянуть время и смягчить Надьреви.

— В каком классе вы ехали?

— Во втором.

Андраш с молчаливым одобрением посмотрел на учителя.

— Спали в поезде?

— Мало.

— Не спится в поезде? Я в дороге сплю лучше, чем дома в кровати.

— Я боялся заснуть.

— Почему? Чего вы боялись? Неужели и вы боитесь крушений? Как барон Вайдик, который даже днем не решается ездить по железной дороге.

— О крушениях я не думал. Но боялся проспать пересадку, а потом в пригородном поезде — Берлогвар.

— Проехали бы дальше, — засмеялся молодой граф. — И на другой день вернулись бы. Что страшного?

— Вернуться? Это неплохо. Но на какие деньги?

— Вот как! Теперь до меня дошло. У вас было мало денег.

— Да.

— Проклятие! Не понимаю таких людей. У Пакулара никогда не было ни гроша. И он ходил в своем единственном костюме.

Надьреви покраснел от смущения. Но он был слаб духом, ему не хватало твердости, чтобы отрезать: «У меня тоже один-единственный костюм, который вы на мне видите». Он промолчал.

— А если кончаются деньги, — в конце концов, и это может со всяким случиться, — нет ли у вас при себе на всякий случай какой-нибудь вещицы? Золотых часов, ну хотя бы кольца или еще чего-нибудь.

— Нет.

Андраш покачал головой. И опять презрительно, но в то же время сочувственно и доброжелательно засмеялся.

— У меня всегда при себе есть что-нибудь ценное, — продолжал он. — Конечно, и деньги беру я с собой. Если в дороге украдут, например, кошелек, я не растеряюсь: у меня есть другой; на худой конец — золотая цепочка с амулетом. Разумеется, лишь для заклада. Надо быть гарантированным от всяких случайностей. Что же вы делаете в Пеште, попав в такую ситуацию? Скажем, и ресторане.

Молодого графа, по-видимому, интересовали жизненные условия таких демократов, как сидевший напротив учитель, этакая экзотическая личность. Он не прекращал расспросов:

— Вы знаете английский язык?

— Нет.

— А какие иностранные языки вы знаете?

— Никаких. Знаю венгерский и немного немецкий.

— Латинский, конечно, вы зубрили восемь лет, — снова покачал головой Андраш. — Вместо того, чтобы, приложив вполовину меньше стараний, выучить английский или французский. И Пакулар знал только немецкий. Странно. — Надьреви молчал. — А римское право я ненавижу, — он бросил взгляд на лежавшую перед учителем книгу, — потому что в нем полно латинских цитат. Вот проклятие! Пусть учат живым наукам, а не римскому праву. Зачем оно?