Иван Ольбрахт - Избранное

Керекеш зарабатывал на жизнь продажей газет на улицах. Он проводил Тоника и Анну до дому. Разговор шел о партии, о венгерской эмиграции, о белом терроре в Венгрии.

— Домой я уже не вернусь, — сказал Керекеш слабым голосом чахоточного. — Не дождаться мне нашей победы. Вы здесь делаете еще только первые шаги. Эх, сколько бы я дал за то, чтобы еще чем-нибудь помочь революции!

Они стояли перед домом, где жили Тоник и Анна. Керекеш смотрел наверх, разглядывая лестницу, — может быть, он делал это, чтобы не встречаться глазами с собеседниками.

— Ты теперь живешь здесь? — спросил он и даже не заметил, что Анна кивнула утвердительно.

— Есть у тебя какие-нибудь новости из дому? — нарушил молчание Тоник.

Керекеш покачал головой.

— Брата повесили, о жене и детях я ничего не знаю.

Он торопливо пожал руки Тоника и Анны своей горячей рукой и ушел, не оглядываясь. Они смотрели ему вслед, и им стало грустно. Жалко Керекеша! Жалко не только умирающего человека — слишком много их умирало тогда! — жалко бойца, вынужденного покинуть строй.

Близилась решительная политическая схватка. Депутат Яндак организовывал массы. Он не побоялся громко провозгласить лозунг, который другие еще только произносили вполголоса: «Создадим новую партию, которая поведет пролетариат к революции! Долой отжившую социал-демократию!»

Этим лозунгом он завоевал горняков Кладно и рабочих пражских заводов. Теперь надо было склонить на свою сторону шахтеров и металлургов Остравы, ткачей, прядильщиков и деревообделочников Брно, железнодорожников крупных узлов, рабочих пльзеньских военных заводов. Яндак возглавлял все движение. Он был хорошо информирован, всегда был начеку и умел опровергнуть многословные доводы оппонентов. Он был быстр, как стриж, смел, как лев, увертлив, как форель. Каждый день он выступал на каком-нибудь митинге, не проходило недели, чтобы в «Право лиду» не появилась его статья, остроумная, смелая, убедительная. Яндак стал самым популярным политическим деятелем. Его имя повторяли на всех заводах и рабочих собраниях, и, когда Яндак, наклонив голову и словно готовясь к атаке, поднимался на трибуну, аудитория встречала его бурными рукоплесканиями сотен крепких рабочих рук.

Правительственные партии бешено травили Яндака в газетах. Писали, что Яндак подкуплен евреями, что он продал чешский народ немцам, что он виновник убийства легионеров, что он получал бриллианты и золотые цепочки из России, что у него роскошный автомобиль, а у его жены и дочери тысячные туалеты, и так далее.

Яндак, депутат Яндак! Крепкий мужчина сорока пяти лет, с красивым крутым лбом, чувственными губами и мощными скулами, — любопытное сочетание атлетического, интеллектуального и пикнического типов, удивительная смесь пролетарской настойчивости, интеллигентской утонченности и хищной хватки. Яндак стал предметом общего внимания.

«Твой отец не пойдет с нами», — сказал когда-то Тоник Яндаку-младшему. Так говорило Тонику его рабочее чутье, но и оно может обмануть человека. С тех пор Тоник не раз имел возможность убедиться, что супруг элегантной дамы и отец изящной девушки может быть хорошим вожаком революционного пролетариата. Тоник не привык извиняться, в его словаре не было слова «прости», но он долго досадовал на себя за разговор под жижковским виадуком и не мог простить себе этого.

Однажды, на бурном собрании в Народном доме, когда стала очевидной победа левого крыла в рабочем движении, Яндак, закончив свою речь, под громкие аплодисменты сошел с трибуны и подсел к столику Тоника и Анны. Тоник хмуро взглянул ему в лицо. В душе его шла ожесточенная борьба. Наконец, он сказал насупясь:

— Долго я тебе не верил, товарищ, потому что видел твою жену в шелковом платье, а дочь в лакированных туфлях. Но теперь я тебе верю.

Не легко далось Тонику это признание. Он и Яндак покраснели в эту минуту, и Анна тоже.

— Ну, ничего! — сказал Яндак и улыбнулся. — Надо хорошо узнать друг друга, прежде чем вместе идти на смертный бой.

Этот день запомнился Тонику еще и по другой причине. Когда около десяти часов вечера, он и Анна возвращались с собрания домой, на Есениовой улице их поджидал Шандор Керекеш.

— Мне надо поговорить с тобой, — сказал он Тонику. Анна заметила волнение в слабом голосе венгра и сама встревожилась.

Они привели Керекеша к себе в квартиру, и Анна пошла на кухню согреть кофе, а оба мужчины сели в комнате.

— …поговорить с глазу на глаз, — добавил гость.

Тоник кивнул и закрыл дверь в кухню.

— Граф Имре Белаффи в Праге! — сразу объявил Керекеш; он был сегодня бледнее обычного.

— Это кто же такой? — не понял Тоник.

— Не помнишь? Это тот, кто мучил меня в тюрьме, гонведский обер-лейтенант граф Имре Белаффи. Он поселился в отеле «Синяя звезда», в комнате номер шестнадцать. Я его выследил. В отеле на меня никто не обратил внимания, а граф меня, конечно, не узнал.

— Зачем он приехал?

— Организовать террор против коммунистов и подавить наше движение в зародыше — это во-первых. А во-вторых, выследить венгерских эмигрантов и добиться от чехословацкого правительства выдачи их Венгрии, чтобы там отправить их на виселицу. Он эмиссар Международного союза борьбы с коммунизмом.

На пергаментном лице Керекеша выступили алые пятна.

— Это ты узнал или только предполагаешь?

— Доказательств у меня, конечно, нет, но это ясно как день.

Тоник подумал.

— Надо предупредить партию.

Керекеш махнул рукой.

— Чехословацкую социал-демократию?

— Ее левое крыло.

Керекеш снова махнул рукой.

— Я разделаюсь с ним сам.

— Как?

— Убью его.

Тоник не отвечал.

— Этим я отлично закончу свою жизнь. Белаффи — это зверь в человеческом образе. Если оставить его в живых, он наделает много вреда революционному движению. Мне осталось жить несколько недель, революции я уже не дождусь. Убив Белаффи, я по крайней мере отблагодарю этим чешских коммунистов и помогу моим венгерским товарищам.

В комнату вошла Анна с двумя чашками кофе и поглядела на мужа и на гостя. Инстинктом будущей матери она почуяла опасность, сердце ее слегка сжалось. «Что случилось?» — встревожилась она и почувствовала, как в животе у нее шевельнулся ребенок. Мужчины замолчали. Анна никак не решалась выйти из комнаты.

— Поди в кухню, Анна, у нас есть дело.

Анна вышла.

— Надо будет сообщить обо всем этом партии, — повторил Тоник.

— Ты против индивидуального террора?

— Нет, если он проводится организованно и полезен делу революции. Но не может же любой из нас сам определять это в каждом отдельном случае. Мы с тобой одни не можем решить, нужен ли этот террористический акт. Для этого мы недостаточно знаем политическую обстановку.