Карлос Кастанеда - Учение дона Хуана (перевод Останина и Пахомова)

– Не ломай голову над тем, вспомнил ты это или придумал. Такие мысли годятся людям, но не воронам, особенно тем, которых ты видел, – вестникам твоей судьбы. Ты уже ворона, и этого не изменить. Отныне вороны будут сообщать своим полетом о каждом повороте в твоей жизни. В каком направлении вы полетели?

– Не помню.

– Подумай хорошенько – вспомнишь. Сядь на пол и покажи, где ты был, когда птицы подлетели. Закрой глаза и начерти на полу.

Я выполнил его указание и определил свое место.

– Не открывай глаза, – продолжал дон Хуан. – В какую сторону от этого места вы полетели?

Я сделал на полу другую отметку. Используя их, дон Хуан указал несколько направлений полета, которым вороны будут предсказывать мое будущее. Он связал эти направления с четырьмя сторонами света.

Я спросил, всегда ли, предсказывая судьбу человека, вороны следуют этим направлениям. Дон Хуан ответил, что эти направления – только мои. Все, что делали вороны в первую встречу, сказал он, невероятно для меня важно. Он настаивал на том, чтобы я вспомнил малейшие подробности, поскольку и «весть», и поведение вестников носят очень личный характер.

И еще об одном он настоятельно просил вспомнить: в какое время дня вестники меня покинули. Он посоветовал сравнить освещение в то время, когда я «взлетел», и когда серебристые птицы «полетели со мной». Я сказал, что, когда отправился в «тяжелый полет», было темно, а когда увидел птиц, все вокруг заливал красный цвет – алый, а может быть, оранжевый. Дон Хуан сказал:

– Значит, дело было под вечер, солнце еще не закатилось. Когда темнеет, ворону окружает белизна, а не чернота, как людей. Твои последние вестники тоже прилетят под вечер. Они окликнут тебя и, пролетая над тобой, станут серебристо-белыми. Ты увидишь, как они сверкают на фоне неба, и это будет означать, что твое время пришло. Ты умрешь и превратишься в ворону.

– А если я увижу их утром?

– Утром ты их не увидишь.

– Но ведь вороны летают целый день...

– Только не твои вестники, дурень!

– Дон Хуан, а когда прилетят твои вестники?

– Мои – утром. Их тоже будет трое. Мой благодетель говорил, что, если не хочешь умирать, можно криком превратить их в черных и тем самым отогнать смерть. Но теперь я знаю, что делать это нельзя. Мой благодетель был склонен к крику и ярости «чертовой травки». Дымок – совсем иное дело, он бесстрашен и справедлив. Когда за тобой прилетят серебристые вестники, кричать бессмысленно – лети вместе с ними, как летал раньше. Когда ты встретишь их, они повернут в другую сторону и исчезнут навсегда. Но теперь их будет уже четверо.

Я продолжал припоминать краткие и бессвязные состояния необычной реальности.

Одна деталь из галлюциногенного опыта с грибами особенно часто приходила мне на ум: мягкая темная масса с булавочными отверстиями. Я воспринимал ее как масляный пузырь; его центр как бы открывался и заглатывал меня. На краткий миг я погружался в состояние необычной реальности и очень страдал от сильного возбуждения и тревоги. Я был бы рад поскорее покончить с этими опытами.

Сегодня я сказал об этом дону Хуану и попросил у него совета. Он отмахнулся от моих слов и посоветовал не обращать на этот образ внимания, поскольку он лишен смысла, а точнее – ценности. Единственное, что важно и стоит моих усилий, – это воспоминания, в которых присутствуют вороны; все остальные «видения» – пустые порождения страха. Дон Хуан напомнил, что дымок требует от человека твердости и спокойствия. Мне же казалось, что я ступил на порог, за которым – опасность... Я заявил, что не могу идти дальше, ибо дымок вызывает у меня страх.

Изучая всплывающие в памяти картины из своего галлюциногенного опыта, я пришел к неизбежному выводу, что мое видение существенно отличалось от обычного восприятия. В других случаях, переживая состояния необычной реальности, я видел формы и образы в пределах обычного зрительного восприятия. Видение же под влиянием галлюциногенного дымка было принципиально иным.

Все, что я видел, находилось передо мной в одной плоскости: над ней и под ней ничего не было! Все образы были раздражающе плоскими и в то же время обладали бездонной глубиной. Точнее говоря, образы представляли собой скопление невероятно отчетливых деталей, помещенных в поле света, который, перемещаясь, вызывал эффект кругового движения.

Напрягая память и пытаясь описать пережитое мной, я вынужден был прибегнуть к ряду аналогии и параллелей – иначе мне трудно было бы «понять», что именно я «видел». Лицо дона Хуана, например, выглядело как бы погруженным в воду. Вода непрерывно струилась, настолько увеличивая лицо, что при желании я мог разглядеть каждую клеточку кожи и каждый волосок на голове. С другой стороны, я видел какие-то плоские угловатые массы, казавшиеся неподвижными, поскольку свет, исходящий от них, не менялся.

Я спросил дона Хуана, что это было. Он объяснил, что я впервые глядел глазами вороны и поэтому видел предметы неясно и не понимая их значения, но со временем я научусь распознавать то, что вижу. Тогда я спросил об особенностях, которые обнаружил в движении света.

– Все живое, – сказал он, – наделено внутренним движением. Поэтому ворона легко распознает мертвое и умирающее, чье внутреннее движение прекращается или замедляется. Точно так же она распознает слишком быстрое движение и движение естественное, соразмерное.

– Что значит «слишком быстрое»?

– Это значит, что ворона знает, чего ей следует избегать и что искать. Когда внутреннее движение чрезмерно, значит, это существо вот-вот взорвется гневом или нападет – и ворона избегает его. Когда же внутреннее движение соразмерно, вороне такое существо нравится.

– В камнях тоже есть внутреннее движение?

– Нет. Ни в камнях, ни в мертвых животных, ни в сухих деревьях... Зато смотреть на них приятно. Вот почему вороны кружатся над падалью – ее свет неподвижен, и вороны любуются им.

– Но когда тело разлагается, разве свет не меняется?

– Да, но это движение совсем иного рода. В этом случае ворона видит мириады крошечных светлячков, движущихся внутри тела, – именно это ей и нравится. Незабываемое зрелище!

– Ты сам это видел?

– Каждый, кто умеет превращаться в ворону, это видит. И ты увидишь.

Тогда я задал дону Хуану неизбежный вопрос:

– Дон Хуан, я на самом деле превращался в ворону? Если бы меня кто-нибудь увидел, принял бы он меня за обычную ворону?

– Ты не должен думать об этом, имея дело с силой гуахо. Твои вопросы бессмысленны. Превратиться в ворону совсем не трудно, но пользы от этого никакой. Я уже говорил, что дымок – не для тех, кто ищет силу, а для тех, кто хочет научиться видеть. Я превращаюсь в ворону потому, что эта птица – самая неуязвимая. Другие птицы на нее не нападают, за исключением разве что голодных орлов. А в стае вороны способны защититься и от них. Люди тоже не беспокоят ворон, и это очень важно. Всякий обратит внимание на орла или другую крупную птицу, но кому какое дело до вороны? Вороне ничто не грозит. У нее подходящие размеры, она может летать где угодно, не привлекая к себе внимания. Можно было бы превратиться в барса или медведя, но это довольно опасно. Эти звери слишком велики, и для превращения в них потребуется много энергии. Можно превратиться в ящерицу, в кузнечика или муравья, но это еще опаснее – их могут сожрать другие животные.