Мазуччо Гуардати - Новеллино

Хозяин притворился, что оробел, и ответил:

— Не волнуйтесь, мессер; будь здесь даже сам король, ваши желания все же были бы исполнены.

Обернувшись к нему, рыцарь гневно промолвил:

— Теперь ступай, скотина, и зажарь мне самых лучших каплунов.

Хозяин, торопясь выполнить приказание, удалился, а рыцарь все еще продолжал бушевать, меж тем как гости кротко успокаивали его, заверяя в своей преданности ему в качестве самых верных его слуг. Поблагодарив их, рыцарь добавил:

— Кроме того что я желаю хозяину разориться, я хотел бы еще, когда слуги вернутся, повесить одного из них за то, что они, как вы видите, оставили меня совсем одного.

Джоанни, не подозревавший ловушки, желая смягчить рыцаря и выказав ему свою готовность услужить, сказал:

— Нет ли у вас какого-нибудь желания? Еще раз повторяем, что мы — ваши покорные слуги.

На это рыцарь ответил:

— Вы для меня — родные братья; но мне хотелось бы раздобыть немножко горчицы, без которой я не смогу сегодня есть жаркое; один из моих слуг знает, где можно купить отличную, хорошо приготовленную горчицу; кажется, это на старом рынке; и вот, так как мне некого послать за ней, я, понятно, сержусь.

Джоанни уже раскаялся в сделанном им предложении, так как он не мог на столь долгое время оставить жену, не испытывая сердечных мук; он решил поэтому промолчать и не предлагать больше своих услуг. Видя это, рыцарь обратился к нему и сказал:

— Ах, милый хозяин, если вам не слишком трудно, возьмите на себя труд и сходите за горчицей; а тем временем подоспеет и ужин.

Несчастный Джоанни был весьма мало этим обрадован, однако, полагая, что будет очень невежливо, если он откажет рыцарю в столь незначительной услуге, и не находя приличного предлога, чтобы увести с собой жену, он подумал, что, быть может, хоть кум его спасет. Подойдя к нему, он шепнул, чтобы тот присмотрел за студентом, а затем, взяв мисочку, отправился за горчицей.

Когда сапожник ушел, рыцарь, обратившись к студенту, сказал:

— Вот досада, я забыл самое главное.

— Чего же вам недостает? — спросил тот.

Рыцарь сказал ему:

— Мне бы хотелось несколько апельсинов, и, как на грех, я забыл сказать об этом Джоанни.

На это кум сапожника, ни в чем не усумнясь, ответил:

— Давайте я мигом принесу их вам; у меня в кладовой есть отличные апельсины, только вчера полученные мною из Салерно.

И он тотчас же отправился за ними. А мессер Амброзио, оставшись, как он рассчитывал, наедине с молодой женщиной, решил, что не следует терять времени даром, и потому, взяв ее за руку, сказал:

— А тебе, мессер медик, я изложу тем временем по секрету мою сердечную болезнь.

Он увлек ее в комнату, и, подведя к постели, невзирая на ее слабое сопротивление, обычное даже со стороны тех женщин, которые сами жаждут уступить, он на быстрых крыльях совершил весьма удачный полет. Только он его окончил, как возвратился с апельсинами кум; найдя комнату запертой, он крайне тому удивился и, приложив глаза к щели, увидел рыцаря, который, после того что сделал, заключил молодую женщину в объятия, осыпая ее сладкими поцелуями. Это пришлось куму не по вкусу, и он с возмущенным лицом отошел от двери, решив, что вверенный его охране студент послужил для удовлетворения похоти рыцаря, одержимого постыдным пороком. Он спустился вниз к выходу как раз в то мгновение, когда подошел возвратившийся Джоанни. Не видя с кумом жены, сапожник был этим поражен и, не владея собой, тотчас же спросил, где его свояк-студент.

Кум ему ответил:

— Лучше мне было откусить себе язык, когда я советовал тебе остаться здесь на ужин! Я потерял всякую веру в этого рыцаря, твоего милого приятеля; вместо человека, украшенного всеми добродетелями, он оказался величайшим развратником.

— Беда мне! — воскликнул Джоанни. — А что же здесь произошло?

— Да покарает его господь! — ответил кум. — Прибегнув к той же самой хитрости, как и для того, чтобы удалить тебя, он послал меня за этими апельсинами; когда же я возвратился, я увидел, что рыцарь с твоим свояком заперся в комнате, и разглядел через щелку двери, что он поступил с ним не иначе как если бы тот был красивой и прелестной женщиной.

Услышав эту наихудшую для себя весть, Джоанни обмер на месте; потеряв голову и не владея собой, он поднялся наверх и увидел рыцаря, который сидел за столом и как ни в чем не бывало разговаривал со студентом. Тогда, вне себя от ярости и отчаяния, он заплакал и надорванным голосом произнес:

— Поистине, мессер, с вашей стороны это была чисто миланская вежливость. Но раз уж вы отведали мяса, не дождавшись горчицы, то теперь вам придется есть одну горчицу, а этого мясного блюда вы уж никогда больше не попробуете.

И, швырнув мисочку на стол, он схватил жену за руку и со злостью крикнул:

— Ну, вставай, черт побери! Идем домой! Нам не евши пришлось расплатиться, а я еще, на грех, доставал вам горчицу!

И, грубо понукая жену, он быстро потащил ее за собой.

А кум, не догадывавшийся о тайной причине его огорчения, спускаясь с ним по лестнице, принялся укорять сапожника за то, что он ради какого-то мальчишки осрамил столь высокую особу.

— Что за беда? — сказал он ему. — Или ты боишься, что он забеременеет? Уж раз дело сделано, не к чему было заводить ссору, рискуя потерять такого друга из-за пустяковой неприятности.

Джоанни, быстро шагая, думал только о том, как бы поскорее отвести жену домой; и тайное бешенство его было так велико, что мешало ему ответить куму. А тот все твердил свои попреки, советуя как-нибудь загладить его промах, вызванный столь ничтожной обидой. Наконец Джоанни потерял терпение и, весь трясясь от гнева, сказал:

— Ох уж, кум, заставишь ты меня сегодня произнести хулу на бога и на всех его присных в раю! Разве ты не видишь, что это моя жена?

— Да возможно ли это? — спросил тот. — К чему же ты водишь ее с собой в таком виде?

И когда сапожник, плача, поведал ему причину, то мудрый кум, сначала сильно разбранив его, прибавил:

— Милый мой Джоанни, ты поступил очень глупо и за неразумие свое подвергся заслуженному наказанию; ты хотел удрать со сковородки, но попал на угли. Ах, бедняжка, почему ты не подумал о том, как испорчен и развращен теперь свет; ведь гораздо труднее теперь уберечь мальчишку, чем женщину. А особенно трудно охранять ту, которая для любовников — все равно что призывной свисток для соколов. Я уже утром удивлялся тому, как ее тысячу раз не вырвали у нас из рук. Но раз уж так случилось и раз сетовать тебе приходится только на самого себя, то примирись уже как-нибудь со своей невзгодой, а вперед будь умнее и осторожнее; и если бог дал тебе в жены женщину, то не превращай ее в мужчину; я не говорю, что не надо ее оберегать, так как вообще следует присматривать за красивыми и молодыми женами; но делать это следует иначе, не таким неслыханным и небывалым образом; но в конце концов, здесь ничем не поможешь, и если уж жене захочется провести мужа, то никакая человеческая сила этому не помешает. Помни о том, что ты не первый и не последний, кому приходится это терпеть. Бери пример с людей мудрых: они тоже частенько попадают в эти силки, но, не желая прибавлять к горю вечного позора, они по мере возможности благоразумно скрывают это.