Фрэнсис Бэкон - Утопический роман XVI-XVII веков

Потом они стали говорить (позже мне перевели их рассуждения), что я, несомненно, самка того зверька, который живет у королевы. Как бы то ни было, меня повели в ратушу; там я понял по приглушенным разговорам и жестам как простых горожан, так и чиновников, что они спорят о том, что я за существо. После долгих споров некий гражданин, на которого возложена была охрана редких животных, стал упрашивать чиновников доверить меня его попечениям до той поры, когда за мной пришлет королева, чтобы соединить меня с моим самцом.

Фигляр легко получил согласие и отнес меня к себе домой, где стал учить меня паясничать, кувыркаться, гримасничать; днем он за определенную плату впускал к себе желающих меня посмотреть. Но небо сжалилось над моими страданиями и вознегодовало, видя, как в моем лице надругаются над образом Создателя; и вот по воле его однажды, когда фигляр, привязав мне веревку, заставлял меня прыгать на потеху зевакам, один из присутствующих стал пристально всматриваться в меня, а потом спросил по-гречески, кто я такой. Я очень удивился, услыша, что здесь говорят так же, как и в нашем мире. Сначала он расспрашивал меня, я отвечал, а потом я кратко рассказал ему о своей затее и об успешном путешествии. Он стал утешать меня и, помнится, сказал:

— Что поделаешь, сын мой. Вы расплачиваетесь за слабости, свойственные вашим соплеменникам. Здесь, как и у вас, есть пошлая толпа, которой несносна мысль, что существует нечто на нее не похожее. Но вам лишь платят тою же монетой: ведь если бы кто-нибудь с этой земли перелетел на вашу, то тамошние ученые приказали бы задушить его как чудовище или обезьяну, одержимую нечистым.

Потом он обещал мне, что о моих невзгодах доведет до сведения двора. Он добавил, что, как только услышал обо мне, поспешил меня повидать и сразу же признал во мне человека из того самого мира, о котором я говорю; он понял, что я — житель Луны и родом из Галлии, ибо сам он некогда тоже странствовал; он жил в Греции, где его прозвали демоном Сократа {263} ; после смерти философа в Фивах {264} он воспитывал и обучал Эпаминонда {265} ; затем, перебравшись к римлянам, из чувства справедливости примкнул к партии юного Катона {266} , а после его кончины стал приверженцем Брута {267} . Когда же все эти великие люди оставили вместо себя одни лишь призраки своих добродетелей, он и его единомышленники замкнулись в храмах или в глухом уединении.

— В конце концов, — добавил он, — народ, населяющий вашу землю, стал до того глупым и грубым, что у моих товарищей и меня самого пропала всякая охота просвещать его. Вы, несомненно, слышали о нас, ведь это нас называли оракулами, нимфами, духами, феями, пенатами, лемурами, ларвами, вампирами, гномами, наядами, инкубами, привидениями, манами, тенями и призраками; мы ушли с вашей земли при императоре Августе {268} , вскоре после того, как я явился Друзу {269} , сыну Ливии {270} , который воевал в Германии, и запретил ему идти дальше. Недавно я вторично возвратился из вашего мира; сто лет тому назад мне поручили съездить туда, я много бродил по Европе и беседовал с людьми, которых, быть может, и вы знавали. Между прочим, однажды я явился итальянцу Кардано в то время, как он погружен был в ученые занятия; я научил его множеству разных чудесных вещей, и в благодарность он мне обещал открыть потомству, от кого он все это узнал. Я встречался там с Агриппой {271} , аббатом Тритемом {272} , доктором Фаустом {273} , Ла Броссом {274} , Цезарем {275} и некоей шайкой молодых людей, известных черни под именем «рыцарей ордена Розенкрейцеров» {276} , которым я преподал множество хитростей и открыл кое-какие тайны природы, благодаря чему они прослыли в народе за великих кудесников. Я был знаком с Кампанеллой; не кто иной, как я, посоветовал ему, когда он находился в распоряжении римской инквизиции, принимать выражение лица и позы людей, в мысли коих он желает проникнуть, чтобы тем самым вызывать у себя мысли, которые побудили его противников принимать те или иные позы; таким образом он узнает их образ мыслей и ему легко будет с ними общаться; по моей просьбе он начал сочинять книгу, которую мы с ним назвали «De sensu rerum» {277} . Во Франции я часто бывал у Ламот Ле Вейе {278} и у Гассенди. Второй из них в своих книгах такой же философ, как первый — в жизни. Я знавал там и множество других людей, которых в вашем мире считают гениями, но мне они показались всего лишь пустомелями и гордецами.

Наконец, когда я переезжал из вашей страны в Англию, желая изучить нравы ее обитателей, я повстречал человека, который навлек позор на свое отечество; ведь это же позор, что ваши вельможи, признавая его заслуги, не боготворят его. Чтобы долго не распространяться, скажу, что он — воплощение ума, воплощение доброты и у него все достоинства, из коих достаточно и одного, чтобы создать героя: то был Тристан Лермит {279} . Я не стал бы называть его, ибо уверен, что он не простит мне этой оплошности; но я не рассчитываю когда-либо вернуться в ваш мир, поэтому мне хочется по совести засвидетельствовать эту истину. Право, должен признаться, что, когда я убедился в его высоких добродетелях, у меня родилось сомнение, будут ли они признаны; поэтому я постарался уговорить его принять от меня три склянки: первая была наполнена тальковым маслом, вторая — порохом, третья — жидким золотом, то есть той растительной солью, которая, по словам ваших химиков, дает вечную жизнь. Но он отверг их со столь же благородным презрением, с каким Диоген отверг предложения Александра, когда последний подошел к его бочке {280} . Словом, я ничего другого не могу добавить к хвале этому человеку, как только сказать, что он у вас — единственный поэт, единственный философ и единственный свободный человек. Вот достойные внимания люди, с которыми мне довелось беседовать; все же остальные, — по крайней мере, из знакомых мне, — стоят на уровне ниже человеческого до такой степени, что мне попадались животные, возвышавшиеся над ними.

Впрочем, я уроженец не вашей земли, да и не этой; я родился на Солнце. Но наш мир иногда оказывается перенаселенным, ибо обитатели его живут очень долго, а также потому, что у нас почти не бывает войн и болезней; вследствие этого наши правители время от времени отправляют колонии в окружающие миры. Меня, например, решили отправить в ваш мир и объявили начальником отряда, который посылался вместе со мною. После вашего мира я перебрался в этот по причинам, о которых я вам уже говорил; а живу я здесь потому, что тут люди любят правду, тут нет педантов, тут философа можно убедить только доводами разума, авторитет же ученого, так же как и авторитет большинства, ценится не выше, чем мнение простого молотобойца, если он рассуждает здраво. Короче говоря, в этом мире считают безрассудными лишь софистов и краснобаев.