Фрэнсис Бэкон - Утопический роман XVI-XVII веков

Вы спрашиваете, почему железо, металлы, земля, дерево быстрее направляются к центру, чем, например, губка, и думаете, что это происходит оттого, что губка наполнена воздухом, который, естественно, стремится подняться вверх. Причина же тут вовсе не та, и вот что я вам скажу: хотя скала низвергается вниз с большей скоростью, чем перо, оба они одинаково склонны к такому путешествию; но пушечное ядро, если бы Земля оказалась просверленной насквозь, устремилось бы к ее центру с большей скоростью, чем надутый воздухом пузырь, а причина этому та, что металлическая масса представляет собою большее количество земли, сведенной к небольшому объему, воздух же, наоборот, при большом объеме содержит мало земли; все части материи, заключающиеся в железе, будучи соединены между собою, благодаря этому приобретают большую силу, ибо их много, а препятствие, которое они должны преодолеть, незначительно, принимая во внимание, что количество воздуха, равное по объему ядру, не равно последнему по весу, и поэтому, склоняясь под бременем многочисленных, к тому же торопящихся, частиц, воздух неизбежно расступается, давая дорогу железу.

Чем же, не вдаваясь в сложные рассуждения, объяснить ранящие свойства копья, сабли, кинжала? Только тем, что сталь — материя, в которой частицы расположены теснее друг к другу и крепче сцеплены между собою, чем в нашем теле, поры и мягкость которого говорят о том, что при большом объеме в нем содержится очень мало материи, и потому пронзающее нас острие железа, которое содержит неисчислимо большое количество материи сравнительно с малостью ее в нашем теле, вынуждает последнее поддаться железу, подобно тому как тесно скачущий эскадрон легко врезается в менее собранную и более протяженную бригаду. Почему раскаленная крица горячее пылающего полена? Да потому, что в крице больше огня при малом объеме металла, и огонь пронизывает все части металла, в то время как полено, будучи ноздреватым, содержит в себе, следовательно, много пустоты, а пустота, представляющая собою отсутствие материи, не поддается действию огня. Но, возразите вы, вы говорите о пустоте так, словно доказали ее существование, а тут мы с вами расходимся во мнениях. Ну что ж, сейчас я вам докажу, что пустота существует, и хотя вопрос этот по трудности своей — родной брат гордиева узла {286} , у меня руки достаточно сильные, чтобы разделаться с ним, как Александр разделался с узлом.

Пусть не возражают мне тупицы, считающие себя людьми только потому, что слышали об этом от ученых. Если допустить, что существует только одна единая материя, — а это я, кажется, доказал, — то чем же объяснить, что она растягивается и сжимается, как ей вздумается? Каким образом комок земли настолько уплотняется, что превращается в камень? Неужели частицы камня взгромождаются друг на друга с такой точностью, что одна песчинка помещается именно там, где была прежняя? Этого не может быть хотя бы потому, что тела не проникают друг в друга; возможно это только при условии, что новая частица приблизится и, если хотите, сократится, с тем чтобы занять некое место, до тех пор не занятое {287} .

Можно ли сказать, что непостижимо, как это в мире может существовать пустота и как сами мы отчасти состоим из этой пустоты? А что же? Разве мир в целом не окружен пустотой? Если вы не отрицаете этого, то согласитесь, что вполне возможно, что мир заключает в себе пустоту так же, как он окружен ею.

Предвижу ваш вопрос: не для того ли вода, замерзшая и сжавшаяся в сосуде, разрывает его, чтобы воспрепятствовать образованию пустоты? На это я отвечу, что это происходит оттого, что находящийся над сосудом воздух, стремясь — подобно земле и воде — к центру и встретив на своем пути пустующий постоялый двор, сразу же поселяется в нем; если поры сосуда, то есть пути, ведущие к пристанищу, чересчур протяженны или чересчур запутаны, то он в нетерпении разбивает стенки, чтобы поскорее добраться до цели.

Но, не тратя времени на все эти возражения, осмелюсь утверждать, что, не будь пустоты, не было бы и движения, или же надо предположить взаимопроницаемость тел, ибо нелепо воображать, что, когда муха крылышком отталкивает частицу воздуха, эта частица, в свою очередь, отталкивает следующую и так далее; тогда движение блошиной лапки неизбежно должно породить шишку где-то за пределами мира. Когда этим людям податься некуда, они пытаются объяснить все разреженностью воздуха; но скажите на милость, как же может случиться, чтобы при разрежении тела, когда частицы его удаляются друг от друга, между ними не возникало бы пустоты? Ведь для этого надо было бы, чтобы два разъединившихся тела находились в одно и то же время в одном и том же месте, где было и третье тело, то есть чтобы все три тела проникли друг в друга. Я предвижу, что вы спросите: каким же образом при помощи трубы, шприца или насоса воду поднимают в направлении, противоположном ее естественному устремлению? На это я отвечу, что тут она подчиняется внешней силе и не страх пустоты побуждает ее свернуть с пути, а то, что, будучи неуловимым образом связана с воздухом, она поневоле поднимается, когда поднимают кверху охватывающий ее воздух.

Это нетрудно понять, если постигнешь безупречный круговорот и тончайшее переплетение элементов; достаточно посмотреть внимательно на ил, сочетающий землю с водою, чтобы убедиться, что он и не земля и не вода, а только посредник между этими двумя элементами; так и вода с воздухом взаимно направляют друг к другу туман, пронизывающий и примиряющий их обоих; воздух же примиряется с огнем при посредстве объединяющих их выделений.

Он, видимо, собирался продолжать рассуждение, но тут нам принесли еду, а так как мы очень проголодались, я затворил уши, чтобы отворить желудок для пищи.

Помнится, однажды, когда мы философствовали — а толковать о низменных предметах мы не любили, — он сказал:

— Мне очень досадно, что такой незаурядный ум, как ваш, заражен предрассудками, присущими невежественной толпе. Поймите, что — вопреки педанту Аристотелю, утверждения коего теперь без различия сословия твердит вся ваша Франция, поймите, — что все пребывает во всем {288} ; иными словами в воде, например, есть огонь, в огне — вода, в воздухе — земля, а в земле — воздух. Ученые, слыша такое мнение, таращат глаза, и истину эту легче доказать, чем убедить в ней. Прежде всего я спрошу их: не родит ли вода рыбу? Если они ответят отрицательно, я скажу: выройте ров, наполните его водой, пропустите ее предварительно, чтобы избавиться от возражений слепцов, сквозь мелкое сито; если через некоторое время во рву не окажется рыбы, я готов выпить всю налитую туда воду, если же рыбу найдут, в чем я не сомневаюсь, это будет убедительным доказательством, что в воде содержится и соль и огонь. Найти после этого воду в огне — задача не такая уж трудная. Ибо если пожелают иметь дело с огнем, даже наиболее свободным от материи, каким, например, являются кометы, то и в этом огне все-таки окажется много материи, ибо если бы маслянистое вещество, порождающее огонь и превращенное в серу жаром антиперистаза, который воспламеняет его, не встретило бы препятствия своему порыву со стороны влажной прохлады, умеряющей порыв и противоборствующей ему, то комета сгорела бы в одно мгновение, как молния.