Арчибалд Кронин - Замок Броуди

— Ты все еще здесь, как видишь, — сказал шепотом Броуди. — И я тоже. — Он произнес последние слова медленно и выразительно, придвинул свой стул ближе к сыну. — Да, мы с тобой наедине в этой комнате. Замечательно, не правда ли? Выть с тобой наедине, видеть тебя так близко для меня редкое удовольствие. — Он помолчал, потом продолжал ворчливо: — Нежная мать была бы довольна, если бы могла видеть сейчас своего молодца-сына. Твой вид наполнил бы ее сердце радостью! Ее привел бы в настоящий восторг этот новый узор, который ты вывел блевотиной на своем модном костюме. Вот он, ее взрослый, примерный сын!

Мэтью не мог произнести ни слова, да от него это и не требовалось. Броуди подобрал с пола пистолет и, нарочно вертя им перед испуганными глазами сына, продолжал уже более сдержанным тоном, как бы размышляя вслух:

— Вот гляжу я на тебя, парень, и просто не верится, что у такого, как ты, хватило смелости попытаться убить меня. Ведь ты такое мелкое дрянцо! Хоть и не большое удовольствие получить пулю в лоб, а все-таки мне жалко, что ты не попал. Ты бы так весело плясал на виселице, качаясь из стороны в сторону, с веревкой вокруг желтой шеи!

Мэтью, совершенно отрезвев, обратил мертвенно-бледное, жалкое лицо к отцу и, под влиянием инстинктивного желания бежать отсюда, сделал слабую попытку встать.

— Сиди на месте, негодяй! — вскипел Броуди. — Думаешь, наш разговор с тобой кончен? Ты уйдешь отсюда тогда, когда я захочу, а может быть, и не уйдешь вовсе.

— Я был не в своем уме, папа, — прошептал Мэтью. — Я не сознавал, что делаю. Я был пьян.

— Ах, так ты любишь хватить стаканчик, да? — издевался отец. — Скажи, пожалуйста! Вот еще новая джентльменская привычка, вывезенная из-за границы. Неудивительно, что ты выбрал такую мишень для своего пистолета.

— Я не хотел стрелять, — шепотом оправдывался Мэт. — Я купил его просто так, чтобы похвастать. Я никогда, никогда больше не буду!..

— Тс-с, не давай так необдуманно обещаний, — продолжал глумиться над ним Броуди. — Мало ли что! Тебе завтра же может понадобиться убить кого-нибудь самым настоящим образом. прострелить ему башку так, чтобы мозг вылетел и валялся на земле!

— Папа, папа, выпусти меня, — захныкал Мэтью. — Ты же отлично знаешь, что я не хотел тебя убить.

— Нет, нет, ни за что не пущу. Это недостойно такого великого человека, как ты, непохоже на бравого сына твоей матери. Ты, видно, выблевал из себя все мужество? Можно поднести тебе еще стаканчик, чтобы тебя подбодрить.

Он схватил со стола колокольчик и громко позвонил.

— Заметь, между прочим, — он засмеялся жутким смехом, — мертвый человек не мог бы позвонить в этот вот колокольчик. Если бы ты меня убил, я бы не мог угостить тебя сейчас виски!

— Не повторяй больше этого слова, папа, — заплакал Мэт. — Мне страшно. Я же тебе говорю — я не помнил, что делаю.

Вошла хозяйка. Поджав губы, безмолвно посмотрела на одного, на другого.

— Как видите, мы еще живы, — весело обратился к ней Броуди. — Живы, несмотря на все пистолеты и порох и всякие сюрпризы из Индии. А раз мы живы, так будем пить. Принесите нам бутылку виски и два стакана.

— Я не хочу пить, — испугался Мэт. — Меня и так мутит. — Голова у него трещала, и уже самая мысль о виски вызвала тошноту.

— Что-о-о? — протянул Броуди. — Да не может быть! Такой прожженный парень, носящий револьверы! Пей, пока угощают, — тебе нужно подкрепиться, раньше чем я тебя передам в руки полиции.

— Полиции! — в ужасе ахнул Мэт. — Нет! Нет! Ты этого не сделаешь, папа!

Противно было видеть, как он испугался. Удар, нанесенный отцом, реакция после хмельного возбуждения и близость отца — все вместе превратило его в какое-то беспозвоночное, готовое пресмыкаться у ног Броуди, только бы его умилостивить.

Броуди с омерзением смотрел на сына. Он читал в его мыслях, видел презренную трусость в налитых кровью глазах. Он молчал, пока не вошла женщина с бутылкой и стаканами, затем, когда она вышла, пробормотал про себя.

— Господи, помилуй, и такое ничтожество носит мое имя!

Затем он с горечью поднял бутылку и разлил в оба стакана чистый спирт, не разбавляя его водой.

— Ну, — крикнул он, — пьем за моего великого храброго сына! За славного путешественника, прибывшего из Индии! За любимца дам! За человека, который покушался на убийство отца! — Он свирепо толкнул стакан к сыну. — Пей же, собака, или я выплесну это тебе в рожу!

Он залпом осушил стакан и вперил грозный взгляд в сына, который делал мучительные усилия проглотить свою порцию.

— Ну, вот так! — он усмехнулся. — Мы с тобой проведем славную ночку вдвоем — ты да я! Наливай второй! Наливай, тебе говорят!

— Папа, пусти меня домой! — закричал Мэт, которому сейчас и вкус, и самый вид виски были противны. — Я хочу домой. Голова у меня готова треснуть от боли.

— Боже, боже! — воскликнул Броуди, очень удачно подражая голосу жены. — У нашего Мэта головка болит… Это, должно быть, болит то место, куда я хватил тебя, сынок? Какой ужас! Что же нам делать?

Он сделал вид, что размышляет, а между тем опрокинул в себя второй стакан.

— Я не могу придумать лучшего средства, чем немно-о-жечко виски. Это единственное лекарство для такого молодца, как ты, — порция доброго, крепкого виски. — Он опять налил полный стакан неразбавленного виски и, вдруг нагнувшись вперед, сжал пальцами, как тисками, подбородок Мэтью, насильно раскрыл ему рот и быстро влил туда содержимое стакана. Мэтью поперхнулся и раскашлялся, а он, как ни в чем не бывало, продолжал с жутким подобием веселости:

— Так-то лучше! Гораздо лучше! А теперь скажи мне, — не бойся, говори откровенно, — как тебе понравилась Нэнси? Она, может быть, не такого хорошего рода, как твоя мать, но от нее, понимаешь ли, не воняет, как от той. Нет, она чистенькая. Да, что делать, видно, приходится выбирать одно из двух. — Он неожиданно переменил тон и рявкнул злым голосом: — Я тебя спрашиваю: пришлась она тебе по вкусу или нет?

— Я не знаю. Не могу сказать, — захныкал Мэтью, понимая, что, каков бы ни был его ответ, ему не поздоровится.

Броуди задумчиво покачал большой головой.

— Да, правда, я не дал тебе времени рассмотреть ее подробно. Как жаль, что я пришел так рано. Мне следовало дать тебе еще хоть десять минут.

Он нарочно подхлестывал свое воображение, бередил себя с темным, бессознательным садизмом, помня лишь одно — что чем больше он терзает себя, тем больше терзает и сына. Чем яснее он видел, что сыну мучительно вспоминать о своем безобразном поведении, тем упорнее возвращался к этой теме.

— Парень, — продолжал он, — я невольно восхищался, видя, как смело ты наступал на нее. Впрочем, она, конечно, не могла бы ни в чем отказать такому храброму кавалеру. Можно было подумать, что ты дерешься с мужчиной, так ты схватил ее!