Кен Кизи - Песня моряка

Когда наконец Айк находит переключатель фонарика, выясняется, что освещенная тварь производит еще более жуткое впечатление. Голова у нее и вправду гладкая и ровная, как хромированная поверхность, но в луче фонарика выясняется, что за стеклом различима морда, дергающаяся словно в какой-то дородовой слизи. Нечеловеческая мерзость, которую хочется размозжить! Но в тот самый момент, когда тварь оказывается на прицеле, она вдруг совершает немыслимый пируэт, и на затылочной части цилиндрической головы Айк видит обрывок наклейки:

лучшая пищ

настоящий майоне

без холе

— Черт! Да это же дикая кошка! Кошка, у которой башка застряла в майонезной банке.

На звук голоса кошка поворачивается обратно, продолжая раскачиваться из стороны в сторону с закинутой назад головой. Похоже, это единственное положение, при котором воздух может просачиваться в банку.

— Ну ты попалась, подруга. —¦ Айк откладывает револьвер и опускается на одно колено. — И давно ты так? Дай-ка я-а-а-а!

Животное вцепляется в протянутую руку всеми четырьмя лапами, сдирая кожу от локтя до кончиков пальцев. Айк изрыгает ругательство и отшвыривает тварь, но та тут же вскакивает и снова бросается на него. Он опять отшвыривает ее в сторону и на этот раз успевает оседлать. Он прижимает ее к усеянной ракушками земле, схватив за скользкую шерсть, и поднимает фонарик как дубинку для глушения рыбы. Но зверь недвижим, то ли лишившись сознания после последнего удара, то ли доведенный до изнеможения своими приступами ярости. Смягчившись, Айк опускает фонарик и начинает осторожно постукивать им по ободку банки, пока та не дает трещину. Вязкое содержимое удерживает осколки, и он медленно разводит их в разные стороны, словно помогая птенцу вылупиться из яйца.

Распухшая голова уже приняла форму банки: клыки прорезали губы, прижимавшиеся к стеклу, уши приклеились к деформированному черепу. Краем фонарика Айк снимает осколки, сначала очищая пасть, а потом ноздри. В течение всей этой процедуры кошка лежит абсолютно неподвижно, судорожно вдыхая воздух. Когда морда становится чистой, Айк ослабляет хватку, чтобы счистить прогорклую смесь с глаз. Но как только кошка чувствует себя свободной, она снова бросается в атаку, на этот раз вцепляясь в руку Айка не только когтями, но и зубами.

— Ах ты чертов слизняк! — Айк отбрасывает кошку, но та мгновенно вскакивает и опять напрыгивает на него. Айк пинает ее, но недостаточно сильно, и она, вцепившись в ногу, начинает карабкаться вверх. Оторвав от себя, он опять швыряет ее на землю, кошка пытается вскочить, но на этот раз Айк, как заправский футболист, ударяет ногой по скользкому комку. Кошка, кувыркаясь, с визгом летит по ракушкам, пока не оказывается на лапах и не продолжает движение уже на собственных конечностях — мимо баллонов с газом, через папоротники, по валунам в сторону сосен. Камень, который разъяренный Айк запускает ей вслед, пробуждает в кустарнике трио ворон, которые начинают кружиться в воздухе, хрипло понося кошку. Айк предоставляет им завершить начатое и приваливается к столбу, стараясь справиться с одышкой.

И тут, словно это очередной кадр в затянувшейся череде трюков, доносится крик. Уже не кошачий. Едва различимый, полупридушенный голос раздается совсем с другой стороны, и на этот раз Айк не сомневается, что он принадлежит женщине.

— Кто-нибудь, пожалуйста, помогите! Похоже на голос Луизы Луп. Айк, нахмурясь, прислушивается. Мужские представители этого семейства славились бузотерством — они любили поорать, помахать кулаками и попыхтеть, как свиньи, которых разводили, особенно после того,как им удавалось одержать крупную победу в шары у Папаши Лупа. Но Айк не припоминал, чтобы накануне проводился какой-нибудь значительный турнир, уже не говоря о том, что он никогда не слышал таких криков от Луизы. Она всегда вела себя несколько развязно, что выдавало в ней простушку, но вульгарной никогда не была.

— Кто-нибудь, помогите, пожа…

Крик внезапно оборвался. Айк затаил дыхание. Вокруг стояла рассветная тишина. Лишь с отмели доносился вой ревуна, да каркали вороны, продолжавшие преследовать кошку. Больше ничего. Он прислушивался, не дыша, целую минуту, которая показалась ему вечностью. Потом вздохнул и понял, что придется поехать проверить, в чем дело.

Айк обходит трейлер и видит, что его фургон исчез. Вместо него стоит старый джип его напарника.

— Черт бы тебя побрал, Грир.

Похрустывая ракушками, он подходит к облаченной в саван машине и откидывает брезент. Сиденья покрыты изморозью.

Айк начинает заводить мотор. Пять раз подряд, потом перерыв, — главное не переборщить, — повторяет он про себя. Еще пять раз и снова перерыв. На последнем издыхании аккумулятора цилиндры с недовольством оживают. Так и не разогрев двигатель, Айк спускается вниз.

Пытаясь сберечь сдыхающий аккумулятор, он не зажигает фар, ориентируясь по запаху. С обеих сторон маячат горы тлеющего мусора, напоминающие миниатюрные вулканы, мерцающие оранжевыми, зелеными и голубыми огоньками. Свалка горит уже не одно десятилетие. Народ был уверен, что она наконец-то погаснет в страшную зиму 93-го, но когда июньское солнце растопило толщу льда, в магме отходов снова затеплились зловонные языки пламени.

Айк выпячивает верхнюю губу и старается дышать сквозь усы, фильтруя воздух. Обычно свалка не вызывает у него никакого раздражения; она отгораживает его от остальных обитателей городка. Однако в последнее время на ней стали все чаще сжигать конфискованные плавные сети в основном с китайской кукумарией, которая воняла, как полуразложившиеся трупы.

Айк с такой скоростью проносится рядом с последней кучей, что чуть не проскакивает мимо семейной склоки, вызвавшей горестные женские крики. В одном из многочисленных проходов свалки он замечает смутный силуэт своей «хонды» с распахнутыми дверцами, в свете фар которой виден клубок человеческих тел.

Айк резко тормозит и, мигая фарами, дает задний ход. Он разворачивает джип и в свете фар видит следующую арабеску: над распахнутой задней дверцей фургона высится обнаженное тело Луизы Луп. Ее круглое белое лицо, как воздушный шарик, глупо маячит над вздымающимися грудями — три мерцающих сферы, как реклама порнографических лавок на Мясной улице. Потом сферы исчезают, и Айк видит обнаженную мужскую спину. Мускулистые плечи напряжены и столь же белоснежны, как луизины груди.

— Эй, отпусти ее!

Айк выходит из машины, оставляя двигатель работать на холостом ходу. Держа перед собой фонарик, словно пику, он пробирается сквозь мусор и, лишь вплотную подойдя к паре, осознает всю мощь плечей и спины, что заставляет его вспомнить о револьвере, оставленном на ступеньках трейлера.