Ян Слауэрхоф - Запретный край

Меня оставили на судне. Оно две ночи стояло в бухте [61] В бухте Виктория. , поблизости от острова Стоункаттерс; я спал хорошо и покойно, как многие приговоренные в ночь перед казнью. У меня еще было время.

Вечером мы снова вышли из бухты. Погода была скверная, пена и дождь попеременно хлестали через бак, иногда через капитанский мостик. Белое пятно Ваглана [62] Один из островов группы По Той в Гонконге. казалось призраком в темноте, и тамошний радиомаяк при этом отплытии поднял рев, перемежаемый длинными паузами, – словно резали корову. Потом скалы Линг-Тина, потом Ладронские острова [63] Марианские острова – группа островов в Микронезии на западе Тихого океана. То есть корабль героя романа никак не мог проходить мимо них. , и вот мы в открытом море, глубокой ночью.

Мне можно было спать до четырех, затем я должен был ловить метеорологические бюллетени. Я проснулся вовремя, но чувствовал себя так, словно проспал несколько месяцев и теперь столь же долго не буду испытывать потребности во сне – настолько хорошо я отдохнул, настолько уверен был в том, что начинается новая жизнь, хотя мы были в открытом море. Я врубил ток и с неизменными наушниками на голове стал ждать сводок погоды из Чу Ка Вея, где иезуиты следят за атмосферой Желтого и Южно-Китайского морей и предупреждают корабли о надвигающихся штормах. Они пекутся о кораблях, как иные – о спасении души. Им нужно мириться со многими грехами. Время тянулось, я пока что читал; наконец, послышались вступительные сигналы, я был наготове: тайфун на Севере Лусона [64] Крупнейший остров Филиппинского архипелага. , движется в ю-в. направлении, скорость …

Я ощутил что-то холодное на лбу, хотел смахнуть это, еще погруженный в прием сигналов, но моя рука была перехвачена, другая лапа обхватила мне шею, еще одна оторвала мою руку от ключа, и сразу несколько рук стянули с меня наушники.

Как все эти руки одновременно добрались до меня? Я приподнял голову, но ее снова придавили вниз. Рубка была полна желтолицых, я никогда не знал, что столько людей может поместиться в ней; белых не вместилось бы и половины. Даже и без револьвера, приставленного к виску, я не смог бы сопротивляться, я не мог двинуться с места, рубка была набита до отказа. Они связали меня, и часть людей вышла из рубки, остались четверо, один из них разбил динамо; они свое дело знали. Мне пришлось показать им, где находятся элементы, и их тоже уничтожили. Потом меня выволокли наружу. Мостик был полон китайцев, капитан и офицеры стояли между ними. Нас всех побросали в одну из кают. Некоторые были ранены, и поначалу им удалось лечь, но одного за другим в каюту впихнули и машинистов, так что всем нам пришлось оставаться на ногах.

К счастью, капитан стоял рядом со мной, так что я смог шепнуть ему на ухо о надвигающемся несчастье, не сея паники среди остальных. Он, побледнев, объяснил мне, что я должен молчать и ждать, пока не придет какой-нибудь китаец, чтобы попросить у него разрешения переговорить с главарем. Так продолжалось до утра, когда нам принесли пищу, – что, в сущности, было издевательством. Мы не могла освободить руки, и не было пространства, чтобы поднести их ко рту. Пищу поставили на край шкафа, чтобы помучить нас. Я, так же как и капитан, пытался убедить китайцев, что хочу поговорить с главарем, но нас не понимали.

К счастью, они захватили в плен также и китайского компрадора [65] Компрадор ( порт .) – местный торговец, предприниматель, посредничающий между иностранным капиталом и национальным рынком страны. . Он, конечно, мог быть причастным к заговору, но явно хотел спасти свой престиж даже в такой ситуации. Для этого он переносил голод, жажду и чуть ли не удушье – только для виду и, надо сказать, с огромным смирением. Так что он по-прежнему был в подчинении у капитана и перевел его просьбу.

Через четверть часа меня и компрадора развязали и вывели наружу, в капитанскую каюту. Там сидели пятеро китайцев. На столе, среди бутылок с виски, лежали револьверы. Четверо сидели на лавке, пятый – на стуле капитана. Из-под черной маски свисали седые усы. Он был очень толст и почти не шевелился. В меня закралось подозрение, что это был белый. Китайцы допрашивали, компрадор переводил, и один из четверки переводил вновь. Я сообщил последнее полученное известие, сказал, что нас накроет тайфун, если мы не переменим курса. Главарь пробормотал нечто неразборчивое, нас снова схватили и отвели назад, в тюремную каюту. Компрадор прошептал мне: «Его великой мудрости подвластны все тайны морских течений и тайфунов, он не нуждается в машинах людей с запада.»

Ладно, подумал я, нет так нет, надеюсь, что влипнет он со своей великой мудростью. Но, вообще говоря, я ожидал, что он использует это сообщение в свою пользу и велит изменить курс. Я ошибался, но был уверен в том, что он, и только он, осознал важность предупреждения, но не мог отреагировать на глазах у остальных, чтобы не поплатиться властью.

Однако поначалу всё же, казалось, мудрость главаря превышала чувствительные приборы Чу Ка Вея. Два дня мы шли по спокойным водам. Нам немного ослабили веревки, предоставили две койки для тяжелобольных, и мы могли принимать пищу. Больше всех страдали капитан и второй машинист, поскольку нам совершенно не давали пить. Прежде всего ухудшалось состояние капитана – не по дням, а по часам: он трясся, заикался и плакал.

И всё же на третью ночь это случилось, невзирая на мудрость толстого главаря. Шторма мы не видели. Теперь никто не мог больше лежать, и всё же время от времени все валились вперемешку друг на друга. Это продолжалось в течение двух дней. За это время умерли трое. Капитан впал в безумие и принялся кусаться; ему выбили все зубы. Остальные едва дышали. Если бы это протянулось еще несколько часов, все задохнулись бы. Но дверь распахнулась, – кажется, было утро, ветер ослаб, хотя всё еще хлестали волны высотой с башню. Однако скоро стало лучше. В полдень нас уложили на палубе и стали обливать водой, опрокидывая ведро за ведром, пока мы не поднялись на ноги; нам было велено тащить трупы к фальшборту; мы отказывались сбрасывать их за борт. Так они пролежали несколько часов. Затем поднялась высокая волна и сделала за нас работу, унеся их с собой.

Как только мог установиться такой штиль на следующий день? Море больше не было ревущей массой, мы качались в слабом голубом тумане, вместе с несколькими бурыми островами неподалеку от нас, над нами – несколько лохматых облаков. Мы больше не чувствовали своих тел, боль и изнурение были забыты. Ураган словно бы снизил силу тяготения. Мы шли дальше, облака совершенно испарились, но островов становилось больше, по вечерам они скучивались перед низким туманным берегом. Небосвод казался настоящим миром, между которым отвесные стены скал широкими щелями щерились на лазурные воды.