Ян Слауэрхоф - Запретный край

Через несколько дней Кампуш посадил его на корабль, самую старую развалюху, которая всё еще принадлежала флоту.

Я упал где-то в глуши, у камня, а очнулся в какой-то грязной китайской гостинице в Макао. То, что я в Макао, я заметил, только выйдя на улицу. Стало быть, я спасся во время крушения «Лохкатрин». Возможно, я был единственным уцелевшим. Пригрезившееся состояние вспоминалось мне как давняя авантюра.

Я прошелся по переулкам и вдоль рейда, где лежали на воде одни лишь джонки; я пристально всматривался в противоположную сторону, где лежал материк; я выпил в лавке стакан пива. Баров, free-and-easies [78] Салуны, кабачки ( англ .). и прочих заведений, в которых находит прибежище моряк, сошедший на берег, здесь не существовало.

Я вернулся в гостиницу, намереваясь до отправления шлюпки в Гонконг остаться в комнатушке, хотя в ней было душно. Но еще до наступления темноты я вновь оказался на улице. Было невероятно жарко, из кухонь доносились омерзительные запахи, вопли кули и девиц сделались еще пронзительнее. Попытка искупаться не удалась, я не снимал ботинок, чтобы не поскользнуться, но всё, чего бы я ни касался, было столь сальным и грязным, что, наполовину из отвращения, наполовину оттого, что всё было таким скользким, я снова отдергивал руки, как от всего, за что хотел ухватиться в этой проклятой стране. Однако я не должен был обвинять Китай; разве в Европе на берегу не было бы то же самое? И всё же было бы иначе: здесь путь был скользким, а нищета – желтой застывшей маской, в Европе я натыкался на всё, и всё это было черным и ухмыляющимся.

По этим и другим мыслям судя, я заметил, что опять приближаюсь к безумию. Я вновь торопливо оделся; теперь я натянул на себя не пыль многих месяцев, что было в действительности, но старую привычную кожу, которую было уже не сбросить. Я было остановился в переулке возле постоялого двора, но внезапно повернул прочь, решив всё же в последнюю ночь сыграть в фантан. Выходя из переулка, я чуть было не переломал ноги об оглобли стоявшего там рикши, и немедленно нанял его. Почти стемнело, и всё же на улицах было немного народу, в отличие от того, как бывает во всех восточных городах с наступлением темноты. Дома также были освещены скудно, люди были чересчур бедны, чтобы купить сальную свечу. Мне хотелось поскорее выбраться из этого района, и я подгонял своего кули, не сказав, куда он должен отвезти меня.

Где-то посреди китайского города, не помню уже какого, существует вход в преисподнюю. Это дыра в улице на набережной: просто спускаешься вниз по лестнице, и вот ты в загробном мире, в точности так же, как в Лондоне человек спускается в метро. Тридцать ступеней вниз, и ты у цели.

Не остановится ли кули перед такой вот зияющей дырой, зная, что я не выношу цивилизованного мира? И не могу на море и вообще никуда? Рикши-кули обладают большой интуицией, что касается угадывания желаний своих седоков. Но этот просто вывез меня из улицы и остановился на маленькой площади, полуобернувшись ко мне помятым лицом. Я увидел дом с фонарем и напротив грязный транспарант с надписью « first class Fantan house ’ [79] Первоклассный фантан дом ( англ .). , но мне хотелось дальше, я был смущен тем, что нанял кули на такое незначительное расстояние, я жаждал перемен или свежего воздуха и изрыгнул: « Morefar , Praya !» [80] Еще дальше, на Праю! ( англ .). Понял ли он меня? Он опять, полускорчившись, занял свою привычную позицию, покуда я колебался меж двумя фонарями. Для человеческой тягловой силы здесь гораздо меньше дела, и всё же тут рикши гораздо быстрее устают и выдыхаются, нежели в других местах, где они часами носятся в дневную жару, вниз-вверх по склонам.

Мы были пока на китайской стороне, и нам предстояло перевалить вверх, через смешанную среднюю часть города, а потом спуститься с другой стороны. Это было еще сложнее, теперь он должен был своим маленьким весом придерживать и меня, и коляску. К счастью, улицы были влажные и грязные. Я то и дело порывался сойти, но он всякий раз припускал вперед, очевидно, боясь потерять пассажира. Это придало мне некоторую уверенность. Наконец, в конце узкой улочки, в лунном свете я приметил широкую дорогу; я уже ощущал прохладу.

Из переулка выскочил рикша и, не отставая, побежал за мной, покуда мой кули не посторонился, чтобы уступить ему дорогу; мне не нравилось, что в этом городе, где мало или совсем нет полицейских, кто-то следует за мной по пятам. Определенно, я вновь начал дорожить жизнью, поэтому так обеспокоился. Второй рикша проехал; в коляске, сонно или утомленно откинувшись назад, сидела женщина, ее маленькое темное личико еле виднелось над краем, обнаженная стройная рука соблазнительно лежала на лакированном дереве.

Уже годы я не видал женщины так близко. Небольшой полуоткрытый рот, чуть полноватый нос, как у всех португалок, карие манящие глаза – или мне показалось? Но нет, она улыбнулась, – насмешливо или дружелюбно? Как было мне различить? Как бы то ни было, она заметила меня; ничего удивительного, что я немедленно снялся с места и велел кули ехать следом; он не отставал, и вот в лунном свете мы въехали на просторную Праю. Я тут же понял, что определенно уже был здесь, когда бродил прошлой ночью, но окружающее более не привлекало меня, я напряженно вглядывался в переднюю коляску; теперь были видны только высоко забранные черные волосы. Я уверился в том, что это была восхитительная красавица.

Таких в Гонконге не встретишь, а уж тут, в нищем Макао! Но верно, португальцы, – по крайней мере, настоящие, и те немногие жившие здесь французы привередливее, нежели английские колонисты. Или она из знатной семьи? Но разве стала бы она тогда разъезжать по ночам одна?

Мы по-прежнему рысили вперед, и я не смотрел ни влево, где на осиянной лунным светом воде качались сампаны и пароходики, ни вправо, где нас время от времени обгоняли то рикша, то экипаж. Ибо я непрестанно размышлял про себя, как поступить. Объехать ее? Но тогда это будет замечено. Подождать, когда она свернет в переулок, и незаметно последовать за нею? Возможно, она и сама не знала, что делать, и наша встреча теперь зависела от того, как я поступлю, и я продолжал следовать за ней. А если она убегала от меня? Непростая, однако, на берегу жизнь.

В конце концов мы описали полукруг по Прае, и всё еще ничего не произошло; сейчас она свернет или заедет в какие-нибудь ворота. Я дал кули тычка в поясницу, он рванулся вперед, мы объехали ее сбоку, и я тут же понял, что это было ошибкой. Она приподнялась и поглядела на меня с негодованием, я, извиняясь, пробормотал несколько слов по-португальски; она рассмеялась; полагаю, мы бы могли с ней поладить. Но было слишком поздно, ее рикша внезапно шмыгнул в сторону, через широкие ворота на подъездной путь. В конце его я увидел большое белое здание – вне всяких сомнений, самое красивое в Макао, – стало быть, вот где она жила.