Гертруда Стайн - Автобиография Элис Б. Токлас

(Далее следует перевод с английского, выполненный составителями) Это был 1907 год. Гертруда Стайн как раз следила за выходом из печати "Трех жизней" [4] «Три жизни» — книга, написанная Гертрудой Стайн под явным воздействием Флобера и французских натуралистов (примерно за год до этого она по совету Лео, старшего брата, взялась переводить на английский флоберовскую «Простую душу» и надолго подпала под очарование текста). Знаменитый «нулевой градус письма» был открыт задолго до Камю и пересажен Гертрудой Стайн на английскую почву с немалой долей чисто языковой изобретательности и просто таланта. Книга принесла Стайн литературную известность, статус разрушителя капо-нов, создателя нового литературного языка и лидера новой (modern) англоязычной словесности. В обращении с хронологией, однако, автор позволяет себе некоторые вольности. Элис Б. Токлас действительно приехала в Париж весной 1907 года, но «Три жизни» вышли из печати только в 1909-м. , которые она издала за свой счет, и с головой ушла в "Становление американцев" [5] Первый большой роман Гертруды Стайн — автобиографическое повествование, основанное на пропущенной через массу личностных и литературно-стилистических фильтров истории собственной семьи. Вышел в 1911 году. , в свой тысячестраничный гигант. Пикассо только что закончил ее портрет который никому тогда не нравился, кроме портретиста и его натуры [6] Автор лукавит. Самой Гертруде Стайн портрет поначалу тоже не понравился. а теперь стал таким знаменитым и только-только начал свой странный усложненный рисунок трех женщин. Матисс только что закончил "Радость жизни", свою первую большую композицию которая принесла ему имя фовиста или дикаря. Это был тот самый момент который Макс Жакоб назвал героическим веком кубизма. Помню не так давно я слышал разговор Пикассо и Гертруды Стайн о разных вещах, случившихся в то время, один из них сказал но все это не могло произойти в течение одного года, о сказала другая мой дорогой, ты забываешь что мы были молоды и мы могли сделать многое за год. Существует множество вещей о которых можно рассказать вещей которые произошли тогда или еще раньше или тех, к которым это все привело, но сейчас я должна описать то что увидела, когда пришла. Дом на 27 Рю де Флерюс состоял так же как он состоит и сейчас из крошечного павильона с четырьмя маленькими комнатами, кухней и ванной, а также с очень большим прилегающим ателье. Сейчас ателье соединяется с павильоном через крошечный холл построенный в 1914, но в то время в ателье был свой собственный вход, звонить в павильон, стучать в ателье большинство стучало в ателье. У меня были привилегии на оба места. Я была приглашена на субботний ужин, один из тех ужинов, на которые приходят все и действительно все пришли. Я отправилась на ужин. Ужин приготовила Элен. Я должна рассказать немного об Элен. Элен уже два года была с Гертрудой Стайн и ее братом. Она была одной из тех замечательных bonnes иными словами превосходных служанок для любой работы, хороших поваров, тщательно заботящихся о благополучии своих хозяев и о собственном благополучии, твердо убежденных в том что все что покупалось было слишком милым. Да но это так мило был ее ответ на любой вопрос. Она не тратила ничего и вела домашнее хозяйство на обычную ставку в восемь франков в день. Она даже хотела включить гостей в эту цену, они были ее гордостью но разумеется это было нелегко с тех пор как для чести ее дома, а также для удовлетворения своих хозяев она всегда должна была обеспечить каждого едой в достаточной степени. Она была самым великолепным поваром и очень хорошо готовила soufflé. В те дни большинство гостей жили более или менее ненадежно, никто не голодал, кое-кто всегда помогал но все же большинство не жили в изобилии. Брак был тем кто сказал с легкой усмешкой спустя четыре года когда все они уже начинали быть известными как поменялась жизнь, у всех нас теперь есть повара, которые могут приготовить суфле. У Элен было свое собственное мнение не в пример Матиссу. Она утверждала что француз не должен неожиданно оставаться для приема пищи, особенно если он не расспросил заблаговременно слугу что там будет на обед. Она утверждала, что иностранцы имеют полное право на подобные вещи, но только не француз и Матисс однажды сделал это. Так что если бы мисс Стайн сказала ей что монсеньор Матисс остается к ужину, она могла бы ответить в таком случае я не стану готовить омлет но просто пожарю яйца. При этом потребуется такое же количество яиц и столько же масла, но это показывает меньше уважения и он это поймет. Элен оставалась при доме до конца 1913 года. Потом ее муж, в то время она уже была жената и имела маленького ребенка, настоял чтобы она больше не работала на других. Она ушла, испытывая чувство глубокого сожаления и позже она всегда говорила, что жизнь дома уже не была такой забавной, какой она была в Рю де Флерюс. Уже позднее, всего лишь три года назад, она вернулась на год и у нее с мужем настали тяжелые времена а сынишка умер. Она была все такая же веселая и разбитная и ей все на свете казалось невероятно интересным. Она говорила ну разве не удивительно, все эти люди которых я знала когда они были никто так о них теперь постоянно пишут в газетах, а позавчера вечером по радио упомянули мсье Пикассо. Да что там говорить они в газетах стали писать даже про мсье Брака, который обычно держал картины потому что он был самый сильный, пока консьерж забивал гвозди, а еще они повесили в Лувре, вы только представьте себе, в Лувре, картину этого бедняжки мсье Руссо, который был уж такой застенчивый, что у него не хватало смелости даже в дверь постучать. Ей было страшно любопытно взглянуть на мсье Пикассо с женой и ребенком, и она приготовила для него свой самый изысканный ужин, но как же он изменился сказала она хотя сказала она это конечно так и должно быть но зато сынок у него очень милый. Нам казалось, что на самом деле Элен вернулась, чтобы взглянуть на молодое поколение собственными глазами. В каком-то смысле так она и сделала, но они оказались ей неинтересны. Она сказала, они не произвели на нее должного впечатления и очень расстроились по этому поводу потому что про нее-то уж точно знает весь Париж. Через год дела снова пошли в гору, муж начал больше зарабатывать, и она опять перестала работать на чужих. Но вернемся к 1907 году. (Конец перевода)

Прежде чем говорить о гостях, я хочу рассказать о том, что увидела. Как уже было сказано, получив приглашение на обед, я позвонила в дверь небольшого флигеля и меня провели сперва в крохотную прихожую, а потом в маленькую столовую, где стены были уставлены книгами. Единственное пустое пространство, дверные панели, было заполнено приколотыми на кнопках рисунками Пикассо и Матисса. Поскольку остальные гости еще не пришли, мисс Стайн повела меня в студию. В Париже часто идет дождь и переход от флигеля до двери в студию всегда был настоящим испытанием, однако предполагалось что вас это беспокоить не должно, поскольку ни хозяев, ни большую часть гостей это не беспокоило. Мы отправились в студию, которая запиралась на йейльский [7] Автоматический «американский» замок. замок, единственный в то время йейльский замок во всем квартале, и не столько из соображений безопасности, поскольку картины тогда особой ценности не представляли, сколько потому, что ключ был невелик и его можно было свободно класть в сумочку, в отличие от огромных французских ключей. Вдоль стен стояла массивная итальянская ренессансная мебель, не слишком много, а в самой середине был большой итальянский ренессансный стол, на нем чудесный чернильный прибор, а на краю аккуратно разложенные блокноты, вроде тех, которыми пользуются французские дети, с землетрясениями и исследовательскими экспедициями на обложках. А по стенам вплоть до самого потолка висели картины. В одном конце комнаты находилась большая чугунная печь, приходила Элен и с грохотом растапливала ее, а в одном из углов широкий стол где лежали подковные гвозди и камушки и маленькие мундштуки под сигаретки и вы смотрели на все на это с удивлением но ничего не трогали, а потом выяснялось, что Пикассо и Гертруда Стайн просто выгребли все это из карманов. Но вернемся к картинам.