Гертруда Стайн - Автобиография Элис Б. Токлас

В те дни вообще много спорили. Однажды к ланчу приехал епископ, брат доктора Уайтхеда, с семьей. И они все только и говорили о том как Англия вступила в войну чтобы спасти Бельгию. Я слушала слушала а потом у меня сдали нервы и я наконец взорвалась, о чем вы говорите, почему бы вам просто-напросто не признать что вы воюете за Англию, я не вижу ничего позорного в том чтобы сражаться за свою собственную страну.

Миссис Епископ [110], то бишь епископская жена вообще вела себя очень забавно. Она сказала Гертруде Стайн на полном серьезе, мисс Стайн вы насколько я поняла в Париже весьма влиятельная фигура Мне кажется было бы вполне уместно если бы какой-нибудь нейтрал вроде вас убедил французское правительство в необходимости отдать нам Пондишери. Нам это было бы как нельзя кстати. Гертруда Стайн вежливейшим образом ответила что к ее большому сожалению влиянием она пользуется исключительно среди художников и писателей но никак не среди политиков. Ну и что, сказала епископша, какая в сущности разница. Мне все-таки кажется вам стоит попробовать убедить французское правительство отдать нам Пондишери. После ланча Гертруда Стайн спросила меня вполшепота, а где оно к черту находится это Пондишери.

Гертруду Стайн приводила в ярость английская привычка рассуждать о немецкой организованности. Она все время пыталась убедить их в том что никакой организованности у немцев нет, есть метод а организованности нет. Неужто вы не понимаете разницы, с некоторой даже злостью говорила она, любые два американца, или двадцать американцев, или сколько угодно миллионов американцев могут сорганизоваться для какого-нибудь дела но немцы ни для чего сорганизоваться не в состоянии, они в состоянии сформулировать метод и применить этот метод к самим себе но это не есть организация. Немцы, настойчиво повторяла она, нация не современная, это отсталая нация которая сумела сформулировать метод чего-то такого что мы принимаем за организацию, как вы этого не поймете. И по этой самой причине они ни при каких обстоятельствах не могут выиграть войны просто потому что они не современная нация.

И что еще очень нас раздражало так это уверенность англичан в том что живущие в Америке немцы настроят Америку против союзников. Что за чушь, говорила Гертруда Стайн им и вместе и порознь, если вы не отдаете себе отчета в том что по самой своей природе американцы симпатизируют Франции и Англии и уж никак не средневековой стране вроде Германии, значит вам никогда не понять Америки. Мы республиканцы, энергично повторяла она, мы глубоко мы целиком и полностью и всей душой за республику а республика означает полное взаимопонимание с Францией и массу точек соприкосновения с Англией но совершенно ничего общего с Германией какая бы там ни была форма правления. Сколько раз я слышала ее и тогда и после как она говорит о том что американцы суть республиканцы и живут они в республике которая настолько пропиталась республиканским духом что ничего другого там просто не может быть.

Долгое лето подошло к концу. Погода стояла чудесная и местность вокруг была чудесная, и доктор Уайтхед и Гертруда Стайн без устали бродили по ней и о чем они только не говорили.

Время от времени мы ездили в Лондон. Мы постоянно наведывались в агентство Кука чтобы узнать когда нам можно будет вернуться в Париж и у них был один и тот же ответ пока не время. Гертруда Стайн зашла проведать Джона Лейна. Он страшно смутился. Он был страстный патриот. Он сказал что в настоящее время он само собой ничем кроме военной литературы даже и не думает заниматься но скоро очень скоро ситуация изменится или может быть уже и кончится эта самая война.

Двоюродная сестра Гертруды Стайн и мой отец передали нам денег с американским крейсером Теннесси. Мы отправились за ними на судно. Нас обеих заставили взвеситься на весах и измерили наш рост и только после этого вручили нам деньги. Откуда бы, мучил нас обеих вопрос, двоюродному брату который не видел тебя десять лет или отцу который не видел меня шесть лет знать какой у нас сейчас рост и сколько мы весим. Мы так и не разгадали этой загадки. Четыре года назад двоюродный брат Гертруды Стайн приехал в Париж и первое о чем она его спросила, Джулиан откуда ты знал мой рост и вес когда отправлял мне на Теннесси деньги. А я и не знал, ответил он. Но они-то, сказала она, они-то написали что ты знаешь. Ну я конечно сейчас не вспомню, сказал он, но если бы сейчас кто-нибудь попросил меня сделать то же самое я первым делом послал бы в Вашингтон запрос на копию с твоего паспорта и скорее всего так я тогда и сделал. И загадка разрешилась.

Еще нам пришлось сходить в американское посольство чтобы получить временные паспорта чтобы вернуться обратно в Париж Бумаг у нас никаких не было, в те времена вообще никто не возил с собой никаких бумаг. Хотя по правде говоря у Гертруды Стайн было с собой то что в Париже называется papier de matriculation [111]где было сказано что она американка и живет во Франции.

Посольство было битком набито какими-то не слишком американскими с виду гражданами которые ждали своей очереди. В конце концов нас провели к очень усталому на вид молодому американцу. Гертруда Стайн что-то такое сказала насчет не очень американских с виду граждан которые ждут своей очереди. Молодой американец вздохнул. С ними проще, сказал он, потому что у них как раз бумаги есть, это у природных американских граждан чаще всего нет никаких бумаг. Ну и как вы с ними поступаете, спросила Гертруда Стайн. Мы полагаемся на интуицию, ответил он, и надеемся что она нас не подведет. А теперь, сказал он, произнесите слова клятвы. Бог ты мой, сказал он тут же следом, я так часто ее повторяю что она совсем вылетела у меня из головы.

У Кука нам сказали что к пятнадцатому октября мы сможем вернуться в Париж.

Миссис Уайтхед должна была ехать с нами. Норт, ее сын, умудрился уехать без шинели, и она достала шинель и боялась теперь что если она ее вышлет обычным способом посылка будет идти сто лет. Она решила съездить в Париж и сама ее оттуда отправить или найти там кого-нибудь кто сможет передать ему шинель из рук в руки. У нее были документы подписанные в министерстве обороны и лично Китчнером и вот мы поехали.

Я очень плохо помню как мы выезжали из Лондона, я даже не помню было при этом светло или нет но вернее всего что было потому что когда мы плыли через пролив был день. Судно было битком. Было много бельгийских солдат и офицеров-эвакуированных из Антверпена, и у всех усталые глаза. Мы тогда в первый раз увидели это выражение в солдатских глазах усталое и настороженное. В конце концов нам удалось найти место где сесть хотя бы миссис Уайтхед потому что она была нездорова и вскоре мы прибыли во Францию. Бумаги миссис Уайтхед производили на всех такое впечатление что никаких задержек не было вовсе и вскоре мы оказались в поезде а к десяти часам вечера уже приехали в Париж. Мы взяли такси и проехались по Парижу, прекрасному и ничуть не пострадавшему, до самой рю де Флёрюс. Мы снова вернулись домой.