Джованни Верга - Семья Малаволья

Прежде, чем запереть дверь, дед еще раза два или три выходил на галлерейку смотреть на звезды, сиявшие больше, чем следовало, и бормотал: «Море — это горе».

Рокко Спату драл себе горло на пороге трактира, перед горевшим там фонарем.

— «Сердце рвется, — песня льется» — заключил хозяин ’Нтони.

После полуночи ветер начал так беситься, точно на крышу сбежались кошки со всего села, и стал рвать двери и окна. Море так ревело у маячков, что, казалось, собрались воедино быки с ярмарки св. Альфио, и наставший день был темнее души Иуды. Словом, было ненастное воскресенье сентября, этого коварного месяца, когда неожиданно, как выстрел среди фиговых деревьев, хлестнет в затылок удар морской волны. Лодки всей деревни были вытащены на берег и крепко причалены к большим камням прачечного плота; а шалуны забавлялись, поднимая крик и свист, когда в туманной мгле, среди порывов ветра, появлялся несущийся вдали какой-нибудь растрепанный парус, и казалось, что сам дьявол сидит на корме; женщины же крестились, точно собственными глазами видели в лодках самих несчастных рыбаков.

Маруцца, Длинная, по своему обыкновению, ничего не говорила, но ни минуты не могла постоять на месте, а все время ходила туда и сюда, по дому и по двору, точно курица перед тем, как снести яйцо. Мужчины собирались в трактире и в лавке Пиццуто, или под навесом у мясника, и, подняв головы, смотрели на дождь. На берегу оставался один только хозяин ’Нтони из-за этого груза бобов, который был у него в море на «Благодати» с его сыном Бастьянаццо, да сын Совы, которому-то нечего было терять и у которого в море, в лодке с бобами, был только брат Менико.

Хозяин Фортунато Чиполла, в то время, как его брили в лавочке Пицутто, говорил, что не дал бы и двух «байокко» [25] Байокко — старинная монета в 1 1 / 2 копейки. за Бастьянаццо и Менико, сына Совы, вместе с «Благодатью» и всем ее грузом бобов.

— Теперь все хотят стать купцами, чтобы разбогатеть! — говорил он, пожимая плечами: — а потом, когда потеряют мула, начинают искать узду.

В кабаке сестры Марьянджелы — Святоши — толпился народ: этот пьяница Рокко Спату, вопивший и ругавшийся за десятерых, кум Тино Пьедипапера, мастер Кола Цуппиду, кум Манджакаруббе, дон Микеле, бригадир таможенной стражи, с брюками, засунутыми в сапоги, и с пистолетом на животе, точно он в такую погоду должен был итти ловить контрабандистов, и кум Марьяно Чингьялента. Этот слон, мастер Тури Цуппидо, в шутку наделял друзей ударами кулака, которые могли бы убить быка, точно у него в руках все еще была лопатка конопатчика, и тогда кум Чингьялента начинал вопить и сыпать проклятьями, чтобы все видели, что у него больная печень и что он ломовой извозчик.

Дядюшка Санторо, прижавшись под маленьким навесом у входа, ожидал с протянутой рукой, не пройдет ли кто-нибудь и не подаст ли милостыню.

— Отец и дочка, оба вместе, должны наживать хорошую копеечку! — сказал кум Кола Цуппиду, — в такой день, как сегодня, когда в трактир приходит столько народу.

— Бастьянаццо Малаволья сейчас хуже, чем ему, — отозвался Пьедипапера, — и мастер Чирино напрасно старается звонить к обедне; семья Малаволья сегодня в церковь не идет; они рассердились на господа бога за этот груз бобов, который у них в море.

Ветер раздувал юбки и гнал сухие листья, так что Ванни Пиццуто, цырюльник с кудрявыми и блестящими, как шелк, волосами, придерживал за нос тех, кого брил, чтобы с бритвой на отлете обернуться и, подбоченясь, взглянуть, кто проходит; и аптекарь в дверях своего заведения стоял в такой шляпище, что казалось, что у него из головы торчит зонтик, и притворялся, что у него с доном Сильвестро, секретарем, идет крупный разговор, почему жена не посылает его насильно в церковь; он в бородищу смеялся своей хитрости и подмигивал девушкам, прыгавшим через лужи.

— Сегодня, — продолжал говорить Пьедипапера, — хозяин ’Нтони хочет быть протестантом, как дон Франко, аптекарь.

— Если ты будешь оборачиваться и смотреть на этого наглеца дона Сильвестро, я на этом самом месте дам тебе оплеуху, — ворчала Цуппида на дочь, пока они проходили через площадь. — Не нравится мне он!

С последним ударом колокола Святоша передала трактир своему отцу и отправилась в церковь, увлекая за собой и своих посетителей. Дядюшка Санторо, бедняга, был слеп, и не грех, если он не шел к обедне; а в трактире времени не теряли, и из дверей он мог следить за стойкой, хотя и не видел ничего, узнавая всех посетителей до одного по походке, когда они заходили выпить стаканчик.

— Чулки Святоши, — заметил Пьедипапера, когда она на кончиках сапожек шла как кошка, — чулки Святоши, будь хоть дождь или ветер, не видел никто, кроме массаро Филиппо, огородника; это истинная правда!

— Такой ветер, точно дьяволы разыгрались! — говорила Святоша, окропляя себя святой водой. — В такую погоду только грешишь!

Цуппида, усевшись тут же вплотную, бормотала молитвы богородице и острым взглядом посматривала во все стороны, точно ей было дело до всей деревни, и повторяла всем, кто хотел ее слушать:

— Кума Длинная не идет в церковь, а ведь у нее в такую погоду муж в море. Нечего потом удивляться, почему создатель наказывает!

Даже мать Менико была в церкви, хотя и умела только считать мух.

— Нужно молиться и за грешников, — ответила Святоша. — Добрые души для этого и созданы.

— Да, как молится Манджакарубба, уткнувшись носом в накидку: а один бог знает, как она заставляет грешить парней!

Святоша покачала головой и сказала, что в церкви не надо осуждать ближнего.

— «У хозяина хорошего в трактире для всех с приветом лицо, как в мундире», — ответила Цуппида и потом — на ухо Осе:

— Святоше не хочется, чтобы говорили, что она продает вместо вина воду; но было бы лучше, если бы она не вводила в смертный грех огородника массаро Филиппо, у которого жена и дети.

— Что до меня, я уже сказала дону Джаммарья, — ответила Оса, — что не останусь больше в Дочерях Марии, если Святошу оставят старшей. [26] В «Дочерях Марии» могут быть девственницы или вдовы, «честно несущие свое вдовство».

— Так, значит, вы нашли себе мужа? — ответила Цуппида.

— Я не нашла себе мужа, — выпустив жало, набросилась на нее Оса. — Я не из таких, которые даже в церковь водят за собой мужчин в лакированных башмаках и с жирным брюхом.

С жирным брюхом — это был Брази, сын хозяина Чиполла, баловень мамаш и девушек, потому что у него были виноградники и оливковые сады.

— Пойди посмотри, хорошо ли привязана лодка, крестясь, сказал ему отец.

Каждому невольно приходило в голову, что и дождь этот и ветер очень выгодны для Чиполла; так всегда бывает на этом свете, где Чиполла, раз рыболовное суденышко их крепко привязано к берегу, глядят на бурю, потирая руки; Малаволья же бледнеют и рвут на себе волосы из-за груза бобов, который взяли в долг у дядюшки Крочифиссо — Деревянного Колокола.