Юхан Смуул - Эстонская новелла XIX—XX веков

Это было первое действие рождества.

Второе действие — возня на соломе. Третье — прием гостей. И четвертое — новогодняя ночь. Тогда снова зажигали елку. В комнату опять приносили солому. Дедушка зачитывал самую многозначительную из проповедей, где говорилось о жизни и смерти. Мне она нравилась больше других. Огни горели всю ночь, и стол был накрыт. Мы не хотели уходить спать, пока не появятся рождественские ряженые. Но каждый раз неизбежно наставал момент, когда шумная возня детей начинала действовать взрослым на нервы. Отец и мать отправлялись на отдых, чтобы немного вздремнуть до появления ряженых. Дедушка же подсаживался к нам и учил нас играм потише, таким, которые «дом с места не стронут». Он рассказывал нам, как интересно он со своими братьями и сестрами проводил в старину новогоднюю ночь. И еще он объяснял, что время бежит быстрее, если что-нибудь мастерить, например новогоднюю курицу.

И дедушка показывал нам, как плести из соломы всякие штуковины. Одна из них и называлась «новогодняя курица». Правда, она больше походила на люстру, чем на курицу, и ее подвешивали к потолку. И все же было очень забавно. А ведь сделана из одних палочек, соломинок да льняной нитки…

Приходили ряженые — их у нас называли «козлами», — и поначалу даже страшно становилось. Мы будили отца с матерью. Отец приносил «козлам» свежее пиво и был с ними очень приветлив. Когда они сбрасывали с себя вывороченные шубы и рога, выяснялось, что это свои деревенские парни. И всем было весело. Но надолго они не задерживались. Выпьют по две-три кружки пива, похвалят его, споют какую-нибудь песню, нацепят опять на голову рога и отправляются дальше, по другим хуторам.

Рогами ряженым служили обычно колья с развилкой от мереж. Получались длинные прямые деревянные рожица. А рукоять рогатины просовывалась под овчинную шубу как хребет…

Отец провожал ряженых до ворот, и все желали им счастливого нового года.

Пятым действием рождества было крещение. Еще раз сидели под елкой, дедушка читал про трех королей, приходила в гости тетя Эмми; затем солому выносили вон… Елку тоже…

У всех песен были свои мотивы, но у песни про несчастье на качелях мотива не было. Она начиналась словами:

Но затем мелодия вдруг словно бы спотыкается, и дальше уже следуют строчки в совершенно ином ритме и с рифмовкой:

Так старинный аллитерационный стих переходит в современный, выдержанный по размеру и с конечной рифмой…

О несчастье на качелях нам рассказал дедушка, — оно случилось в дни его молодости, — и еще он поведал нам о сочинительнице этой песни, Белоголовой Рээт, При этом происшествии, как я поняла, пострадали в основном девушки — они оказались на качелях как раз в тот момент, когда сломалась перекладина, и на самом большом разгоне попадали вниз.

Однако Белоголовая сложила свою песню еще и для того, чтобы предать огласке отношения кое-кого из молодых людей. Тайная любовь существовала во все времена, И у Рээт тоже были свои виды на крьяссаареского Ааду, Но когда андумаская Тийу, падая с качелей, повредила на ноге два пальца, именно к ней кинулся Ааду на помощь и на руках унес ее прочь.

Рээт корила парня еще и в других песнях и предупреждала:

и придется отвечать за свои дела, то — «Не поможет тебе твоя Андума Тийу!»

Однако судьбе было угодно, чтобы Рээт все же осталась одинокой да вдобавок еще и сделалась «матерью ублюдка», как в те времена называли у нас незамужних матерей.

Ничего удивительного, что у острой на язычок Рээт хватало в деревне недоброжелателей. И деревенские бабы решили, что Рээт, раз она уже не девушка, должна носить передник и женский чепец — «синюю шапку». Некоторые девушки с детьми действительно носили и передник, и чепец, если от них этого требовали.

Рээт же топнула ногой и крикнула бабам, которые пришли к ней предлагать чепец: «Десять заповедей, что Моисей на горе Синай дал, я знаю, но заповеди о синей шапке там нет!»

И она продолжала ходить с непокрытой головой. Рээт жила в баньке соседнего с нами хутора. Сын же ее выучился в Петербурге на портного и стал впоследствии таким известным мастером своего дела, что даже держал подмастерьев.

О Рээт дедушка всегда отзывался с почтением. Белоголовой ее прозвали из-за светлых волос. Но фамилия у нее тоже была красивая — Юлгекютт, что значит «тюлений охотник». Она ходила по деревне из дома в дом с мешочком для рукоделия на шее и вязала; слушала деревенские новости, сочиняла песни и на любой свадьбе оказывалась желанной гостьей. Богатой она не была, но выделялась умом. А ум и в старину ценили.

Дедушка знал одну песню о приготовлении темно-синей краски, так называемой «горшковой синьки». Он рассказывал нам, как ее получали. Для этого приходилось собирать мочу. Дело хлопотное, долговременное, да и к приятным не отнесешь! Все семейство справляло малую нужду в овечьем хлеву в один общий горшок. Он испускал нестерпимую вонь, но в конце концов в горшке в виде осадка возникал «мочевой камень», с помощью которого можно было красить пряжу. «Горшковая синька» давала красивый темно-синий цвет, интенсивный и совершенно не выгорающий.

Оранжевый же… Правда, в народной одежде наших мест его не употребляли, потому что это «цвет мухуласцев», так называли у нас жителей острова Муху, но изготовлять его умели, — ну хотя бы для украшения лошадиных попон. Оранжевый цвет получался из серого лишайника, который в изобилии произрастает на всех наших гранитных валунах по выгонам и пастбищам. Когда я была еще школьницей, я сама испробовала лишайник, и у меня получилось удачно. Говорили также, что ольховой корой можно красить в красно-бурый, березовыми листьями — в зеленый цвет и так далее. А песня о «горшковой синьке» звучала так:

Дедушка вообще заботился о том, чтобы мы знали, как «в старобытное время» жили и работали. Он так же хотел, чтобы мы научились прясть и вязать. «Оно ежели в жизни и не сгодится, все равно добро быть выучену», — заключал он. Сам дедушка знал любую работу из тех, которые у нас считались мужскими, но мог заменить и хозяйку по дому. Кроме того, он проявлял большой интерес к женскому рукоделию. Он помогал матери закреплять пряжу на ткацком стане и рассуждал с деревенскими бабами об узорах для покрывал, о саржевом и полотняном переплетении в тканях и о вышивке — обо всем том, что мы сегодня так громко именуем народным искусством…