Роберт Хайнлайн - «Магия, инкорпорейтед». Дорога Доблести [litres]

Выражение лица Стар больше всего подошло бы матери, чье дитя задало один из «вечных» вопросов и она теперь пытается разъяснить ему весьма деликатную проблему.

– Милорд муж, масса будет непомерно велика. Я очень сомневаюсь, чтобы какой-нибудь колдун или колдунья могли бы передвинуть ее без помощи со стороны.

– Но я же говорю о сложенной шкатулке!

– Это ничего не меняет, милорд, – масса все равно присутствует, и, можно сказать, так она даже опаснее. Представь себе мощную пружину, сжатую до тугого и очень малого объема и тем самым таящую в себе огромный запас энергии. Необходима колоссальная сила, чтобы перенести сложенную шкатулку из этого мира в другой, ибо она может просто взорваться.

Я вспомнил грязевой вулкан, промочивший нас до нитки, и перестал спорить.

– Ладно. Я ошибся. Но есть еще вопрос: если масса присутствует постоянно, почему же она весит так мало в сложенном виде?

Лицо Стар вновь сделалось озабоченным.

– Извини, милорд, но у нас с тобой отсутствует общий язык – я имею в виду математический, – который позволил бы мне ответить на вопрос. Во всяком случае, сейчас. Обещаю тебе, что потом, если захочешь, ты сможешь досконально изучить эту проблему. А пока в качестве эрзаца подумай о шкатулке как о частном случае искривления пространства. Или представь себе массу, столь удаленную – в каком-то другом измерении – от граней шкатулки, что местное тяготение просто можно не принимать в расчет.

(Помню, как-то бабушка попросила меня объяснить ей, что такое телевизор – внутреннее устройство, а не то, что он показывает. Существует много вещей, которые нельзя усвоить за десять коротких уроков, нельзя и доступно растолковать широкой массе населения. Для этого нужны долгие годы работы мозга, чтобы черепушка взмокла от пота. Конечно, подобный взгляд считается тяжким преступлением в век, когда правит невежество и каждый имеет право на свое мнение. Но факт остается фактом. Как говорит Стар – мир таков, каков он есть, и он не прощает невежества.)

Однако любопытство продолжало грызть меня.

– Стар, а ты можешь объяснить мне, почему одни вещи проходят через пространство легче других – я говорю о шерсти и стали?

Вид у нее был грустный.

– Нет, не могу – сама не знаю. Магия – не наука, это комплекс методов, которыми достигается определенный результат, методов, которые работают, а почему – неизвестно.

– Похоже на инженерное проектирование. Замысел рождается из теории, а разработка идет методом тыка.

– Да, милорд муж. Волшебник – это инженер-эмпирик.

– А философ, – вмешался Руфо, – это ученый, и никакой эмпирики. Я – философ. Это лучшая из всех профессий.

Стар ничего ему не ответила, достала блокнот для заметок и показала, что ей известно насчет высокой Башни, из которой нам предстояло украсть Яйцо Феникса. Этот блокнот представлял собой куб из плексигласа. Во всяком случае, он был похож на плексиглас, был такой же на ощупь и так же, как плексиглас, покрывался отпечатками пальцев.

В руке Стар держала длинную указку, которая погружалась в куб столь же легко, как в воздух. Кончиком указки Стар могла рисовать в трех измерениях. Указка оставляла тонкие светящиеся линии разных цветов – своего рода грифельная доска, но трехмерная.

Это была не магия, это была передовая технология, которая изменит к чертовой матери все наши методы инженерного проектирования, когда мы до нее дотумкаем, особенно при создании сложных узлов, например, в авиастроении или в производстве генераторов УВЧ. Блок имел ребро около тридцати дюймов, рисунок внутри можно было рассматривать под любыми углами – даже если перевернуть и смотреть снизу.

Башня-высотой-в-милю представляла собой не шпиль, а огромный монолит и несколько напоминала ступенчатые небоскребы Нью-Йорка, только куда выше.

Внутри ее был лабиринт.

– Милорд рыцарь, – сказала Стар виновато, – когда мы покидали Ниццу, в нашем багаже лежал законченный чертеж Башни. Теперь мне приходится восстанавливать его по памяти. Однако я так часто рассматривала этот чертеж, что, мне кажется, могу изобразить все точно, хотя и с нарушением пропорций. Я хорошо помню те проходы, что ведут к Яйцу. Вполне возможно, что обманные ходы и тупики я помню хуже. Ведь им я уделяла меньше внимания.

– Вряд ли это важно, – успокоил я ее. – Если я буду знать правильные ходы, то все, которые я не знаю, – обманные. И мы ими пользоваться не будем. Разве что спрячемся туда в случае нужды.

Стар нарисовала правильные маршруты пылающим красным цветом, а обманные ходы – зеленым, причем зеленого на чертеже было куда больше, чем красного. У парня, что спроектировал эту Башню, мозги были явно набекрень. Коридоры от того, что казалось главным входом, вели вглубь, вверх, раздваивались, соединялись, ветвились, проходили совсем рядом с Залом Яйца, ныряли вниз, поворачивали обратно, петляли и выбрасывали вас наружу, совсем как в музее Барнума с его интригующим указателем, за которым оказывался самый обычный выход.

Другие входы запутывали вас в лабиринте, который невозможно было пройти по правилу левой руки. Если вы придерживались этого правила, то обрекали себя на голодную смерть.

Даже маршруты, отмеченные красным, были неимоверно сложны. И если не знать комнаты, где хранилось Яйцо, можно было плутать там целый год плюс еще январь следующего в бесплодных и бессмысленных поисках.

– Стар, ты была в Башне?

– Нет, милорд. Я была в Карт-Хокеше, но далеко от Башни, в Гротовых горах. Башню видела лишь издалека.

– Но кто-то ведь был там? Уверен, что это не твои… оппоненты снабдили тебя чертежом.

Она сказала с горечью:

– Милорд, шестьдесят три смельчака погибли, добывая сведения, которые я вручила тебе.

(Значит, сегодня шестьдесят четвертая попытка!) Я спросил:

– А можно мне сосредоточиться только на красных линиях?

– Конечно, милорд. – Стар коснулась кнопки контроля, и зеленые линии померкли. Красные начинались от трех входов – от «двери» и двух «окон».

Я показал на самый нижний:

– Это единственная дверь из тридцати или сорока, которая ведет к Яйцу?

– Точно так.

– Тогда именно возле этой двери нас и будут поджидать, чтобы прикончить.

– Это весьма вероятно, милорд.

– Хм… – Я повернулся к Руфо. – Руфо, в твоих запасах нет ли длинной, крепкой и тонкой веревки?

– Есть то, что Джоко использует в подъемниках. Она похожа на толстую леску, но выдерживает вес до полутора тысяч фунтов.

– Молодчина!

– Я так и думал, что она вам пригодится. Тысячи ярдов хватит?

– Вполне. А что-нибудь полегче есть?

– Шелковая леска для форели.

Через час мы закончили все приготовления, учтя все, что мне казалось важным, а план лабиринта сидел в моей памяти так же прочно, как алфавит.