Брет Гарт - Как я попал на прииски

Я уже начал думать, не забрел ли я в заброшенную хижину, и даже готов был приписать это действию единственного стакана, выпитого в салуне, когда вошли три моих компаньона. Они кратко объяснили мне, в чем дело. Я нуждался в отдыхе, и они из деликатности не хотели будить меня раньше. Сейчас двенадцать часов! Завтрак готов. Им не терпится рассказать мне нечто «забавное». Я стал героем!

Оказывается, мое поведение в «Магнолии» во время перестрелки уже обсуждалось, причем было весьма усердно преувеличено очевидцами. Последняя версия гласила, что я спокойно стоял у стойки бара и хладнокровнейшим образом требовал услуг от бармена, припавшего от страха к земле, а в это время над нами гремели выстрелы! Боюсь, что даже мои новые друзья приписали мой негодующий протест юношеской застенчивости. Видя, однако, что я недоволен, они переменили тему разговора.

Да, я могу, если хочу, начать искать золото уже сегодня! Где? Да где угодно, кроме уже заявленных участков, — вокруг есть на выбор сотни квадратных миль. — А что я должен делать? — Как! Возможно ли, что я никогда раньше не был старателем? — Нет. — И никогда вообще не искал золота? — Никогда!

Я видел, что они поспешно переглянулись. Сердце у меня упало. Но тут я заметил, что глаза их загорелись. И я узнал, что неведение — это залог успеха! Золотоискатели были очень суеверны. Они твердо верили, что «удача» неизбежно сопровождает первую попытку «новичка». Это называлось «негритянским счастьем», иначе говоря — непостижимым везением, выпадающим на долю слабых и неумелых. Для меня в этом не было ничего особенно лестного, но мне хотелось выразить признательность своим компаньонам, и я согласился с таким объяснением.

Я поспешно оделся и быстро проглотил завтрак — кофе, солонину и оладьи. У индианки, стиравшей на золотоискателей, взяли на время пару старых оленьих мокассин — для моих стертых ног это было огромное наслаждение. Вооружившись киркой, заступом с длинной рукояткой и тазом для промывки, я потребовал, чтобы меня тотчас же отвели на участок. Но мне ответили, что это невозможно: я сам должен выбирать себе участок, иначе не будет «негритянского счастья».

Я остановил свой выбор на травянистом склоне, примерно в двухстах ярдах от хижины, и, хромая, направился туда. Склон спускался к великолепному каньону и к разработкам, на которые я смотрел вчера с более отдаленной вершины. У меня осталось яркое впечатление от этого памятного утра; отлично помню, что я был настолько захвачен расстилающейся вокруг перспективой, что на несколько минут позабыл о «перспективах», лежавших в земле у моих ног. Наконец я начал копать.

Мне сказали, что нужно насыпать в таз грунт, взятый с возможно большего пространства и лежащий ближе к поверхности. Но во мне возникло непреодолимое искушение копнуть поглубже в поисках скрытых сокровищ; после двух-трех более глубоких ударов кирки обнажилось немного кварца с маленькими прослойками и прожилками, которые поблескивали весьма многообещающе. Полный надежд, я положил эти блестки в карман, а таз наполнил, как полагается, землей. Не без труда — он стал ужасно тяжелым! — я понес его к ближайшему промывному желобу и подставил под струю воды. Я раскачивал таз из стороны в сторону, пока более легкий темно-красный грунт не смылся полностью, оставив клейкий, глинистый пудинг, смешанный с маленькими камешками вроде изюминок. Это зрелище рождало пленительные воспоминания о «пирожках» из грязи в далеком детстве. Скоро, однако, грязь растворилась в проточной воде, и на дне таза остались лишь камешки да черный песок. Я повыбрасывал камешки, оставив только один — маленький, плоский, красивый, похожий на диск, и тяжелее других; его можно было принять за почерневшую монету. Спрятав его в карман вместе с кварцем, я продолжал промывать черный песок.

Предоставляю юным читателям вообразить мое волнение, когда, наконец, я обнаружил с дюжину крохотных золотых звездочек, приставших ко дну таза! Они были такие крохотные, что я побоялся продолжать промывку, чтобы их не унесло водой. Только впоследствии я узнал, что при их удельном весе это почти невозможно. Держа таз на вытянутых руках, я радостно побежал к месту, где работали мои компаньоны.

— Да, он нашел «блестки», — сказал один из них довольно спокойно. — Я так и думал.

Я был несколько разочарован.

— Так, значит, я не попал на жилу? — сказал я неуверенно.

— Нет, на этот раз не попал. Здесь у тебя примерно на четверть доллара.

Лицо у меня вытянулось.

— Однако, — продолжал он с улыбкой, — тебе достаточно собрать по такой же порции за четыре промывки, и дневной паек у тебя готов.

— А это все, — прибавил другой, — что мы, да и все на этом холме, зарабатываем последние полгода.

Для меня это был новый удар. Не знаю, впрочем, произвел ли он на меня такое же сильное впечатление, как то добродушие и юношеская беспечность, с какой были произнесены эти слова. Все же первой попыткой я был разочарован. Нерешительно я вытащил из кармана два кусочка кварца.

— Вот что я нашел. Похоже, что тут есть металл, поглядите, как блестят.

Старатель усмехнулся.

— Железный колчедан, — сказал он. — А это что такое? — добавил он торопливо, беря с моей ладони маленький дискообразный камешек. — Где ты его достал?

— В той же ямке. Разве он годится на что-нибудь?

Он не ответил и повернулся к двум другим компаньонам, которые теснились вокруг него:

— Глядите!

Он положил камешек на большой камень и сильно ударил его киркой. К моему удивлению, маленький диск не погнулся и не раскололся. От острия кирки появилась небольшая выбоинка ярко-жёлтого цвета!

Я не успел, да и не пытался даже задать еще вопрос.

— Беги за тачкой! — приказал он одному из них. — Напиши объявление и притащи колышки, — бросил он другому.

Через минуту, забыв о стертых ногах, мы помчались к склону. Заявка была обведена колышками, объявление прибито, и все мы кинулись нагружать тачку. Прежде чем начать промывку, мы привезли к желобам четыре тачки грунта. Мой самородок стоил около двенадцати долларов.

Мы перевезли еще много тачек. Весь этот и следующий день мы работали с надеждой, весело, без устали. Потом мы работали на «заявке» ежедневно, регулярно, не за страх, а за совесть в течение трех недель. Иногда мы находили «блестки», иногда нет, но почти всегда зарабатывали себе на пропитание.

Мы смеялись, шутили, рассказывали разные истории, декламировали стихи — в общем, развлекались, как на затянувшемся пикнике. Но двенадцатидолларовый самородок — это была наша первая и последняя находка на заявке Новичка.