Даниил Мордовцев - Вельможная панна. Т. 1

Наша героиня не могла не гордиться своими сценическими успехами, потому что о них говорил «tout Paris!» – точно не о чем было больше говорить, потому особенно это странно, что подпольно уже готовилась революция. Это были танцы в вулкане…

Юные актрисы так увлекались танцами и сценой, что большую часть свободного от «послушаний» времени посвящали этим пустым занятиям, постоянно то репетируя роли, то прыгая. Благосклонная же публика-зрители – из родителей пансионерок и их друзей. Так забавлялся высший парижский свет, пока не грянул гром…

Нашей героине предстояло новое, после депо, «послушание».

После депо и после двухмесячного «послушания» в столовой наша Елена роль почетной горничной при столовой должна была переменить на роль вроде как бы благородной дворничихи. Это было «послушание» у ворот монастырской ограды, на каковой почетной службе Елена пробыла пятнадцать дней. И здесь она говорит о своих товарках по «послушанию». Их было пять. Девица де Морор, четырнадцати лет, довольно хорошенькая, но глуповатая, без всякого остроумия. Девица де Нагю, семнадцати лет, хорошенькая и любезная. Девица де Шабрильян, безобразная, неостроумная, четырнадцати лет. Девица де Барбантанн, пятнадцати лет, с лицом мальчика, большая повеса, хорошенькая, очень хорошо танцевала.

«Наша обязанность была, – говорит Елена, – сопровождать привратницу, когда она шла открывать ворота монастырской ограды. Тут было много хлопот: то учителя входили, то доктора, то директора, так что к вечеру обе привратницы де Фумель и де Прадин очень уставали. Первой мы не любили, потому что она была язвительна, суха и зла.

Башня, куда я была после помещена, мне больше нравилась: откуда весь день видишь множество народу. Я находилась там с Омон, Коссэ и Шалэ, все любезные.

– Две башенные, госпожи де Кальвиссон и де Нюгарэ были сестры. Последняя очень любила чтение и была очень образованная особа».

Тут наша героиня говорит, с какими трудностями приходилось исполнять то башенное «послушание» и как оно было утомительно, хотя и забавляло их. Не забыла Елена дать портреты своих товарок и по башне.

«Омон было восемнадцать лет, с талантами (в танцах?), с умом (в ногах?..) Она была очень хорошенькая и через несколько времени вышла замуж.

Коссэ не было и двенадцати лет. Она была некрасива, но исполненная грации и очень деликатная. Много позже она вышла замуж за герцога Мортмара.

Госпожа д'Аво (это та, что двенадцатилетней девочкой была обвенчана со старым уродом), о которой я уже говорила, была милая, добрая, но глуповатая, даже fort bete.

Наконец, девица де Шалэ очень хорошенькая, пятнадцати лет, часто больная».

В конце концов, наступило последнее «послушание» для нашей героини. Это – «communaute», служение обществу, гостям аббатства. Тут нужны были и светскость, и умение развлекать гостей, чем особенно, кажется, отличалась девица из знаменитой впоследствии фамилии Талейран. В такой же роли была не последнею и наша героиня, попавшая в «communaute»!

«Там я, – говорит она, – проводила время очень хорошо и очень долго, нисколько не скучая, когда меня там оставляли. Я находилась там с девицею Талейран, хорошенькою, любезною и очень любимою, и с девицею де Перигор, ее сестрою, тоже хорошенькою. Потом девица де Дюра, хорошенькая и довольно любезная, и, наконец, девица де Спинола, злая, неловкая, но очень красивая.

Между дамами, заведовавшими этим „послушанием” была старая монахиня, госпожа де Шарль. Хотя она находилась уже в возрасте семидесяти пяти лет, однако обладала необыкновенной веселостью, и ее ничто не расстраивало. В комнате этого „послушания” всегда находилось пятьдесят особ, которые занимались разными своими делами. Талейран играла на клавесине, я на арфе. Мы пели, составлялись концерты, которые очень забавляли всех.

Тут матушка де Сент-Анж рассказала нам одно происшествие, случившееся во время ее монастырского искуса, о котором я и сообщу здесь, – заявляет наша героиня.

Однажды госпожа де Сент-Анж привела свою дочь к госпоже де ла Тремуилл, тогдашней настоятельнице аббатства о-Буа, – повествует Елена. – Так как у юной особы было кроткое, приятное личико, и сверх того ее мать предложила за нее плату и соответственное приданое для дочери с такими качествами, то она и была принята.

На другой день она поступила в монастырь, и через несколько времени вся обитель была восхищена ее грацией, ее умом и ее кротостью. Госпожа де Сент-Шарль, которая находилась на искусе с нею и многими другими, несколько раз говорила ей:

– Мадемуазель де Сент-Анж, мне кажется невероятным, что такая юная особа, такая скромная и так хорошо воспитанная, как вы, обладает манерами и жестами, какие замечаются у вас, потому что, когда вы стоите перед камином, то странным образом расставляете ноги, и когда вы хотите подвинуть ваше кресло, то часто делаете движения, как будто вы опрокидываете его через ваши ноги. Наконец, непостижимо в одной и той же особе видеть скромность, доходящую до растерянности, и, точно на грех, жесты мушкетера.

– Мадемуазель де Сент-Анж, – продолжала госпожа Сент-Жан краснея, – сказала, что она воспитывалась вместе с братом, и ее забавляло подражать его манерам, манерам мальчика, и потому многие из них и остались за ней.

Однажды ночью, – продолжала тот же рассказ, – когда случилась страшная гроза, госпожа де Сент-Шарль, которая тогда еще была девица де Ронси, начала стучать в келью девицы де Сент-Анж и просила отворить ее. Де Сент-Анж прислушивалась несколько минут, потом открыла дверь.

– Ах! – сказала ей де Ронси. – Мне ужасно страшно в моей келье, не позволите ли вы мне лечь в вашей, пока не пройдет буря.

Сент-Анж ни за что не хотела впустить ее, говоря, что святые правила запрещают это, и просила ее удалиться. Наконец, де Ронси, видя, что ей абсолютно запрещают остаться в келье Сент-Анж, ушла, очень раздосадованная недостатком снисхождения со стороны Сент-Анж.

По окончании трех месяцев, которые Сент-Анж провела на искусе, ее мать приходит однажды к настоятельнице и говорит, что искус ее дочери кончился, и она просит ее возвратить. Так и ушла Сент-Анж из монастыря к великому огорчению всей обители, которая очень сожалела об ней. Но спустя несколько дней госпожа де Сент-Анж написала настоятельнице, прося у нее прощения за ложь, которую она сделала. Она ввела в монастырь своего сына вместо своей дочери, потому что этот молодой человек имел несчастье убить на дуэли своего противника, и она позволила ему одеться в платье сестры и поместила в аббатстве о-Буа, не находя другого средства укрыть его от строгости за-конов.

Настоятельница отвечала ей, что так как дело уже сделано, то она рада, что то средство спасло жизнь человеку, о котором она составила хорошее мнение за время его пребывания у нее».