Даниил Мордовцев - Замурованная царица. Иосиф в стране фараона (сборник)

– Видишь, какая я? Ха-ха!

Старик добродушно улыбался, рассматривая произведения своей шалуньи-внучки.

– А какой Апис! Какие рога! Вот он сейчас меня забодает.

И девочка снова залилась смехом, прыгая вокруг стола.

– Постой, дед, я теперь слеплю самого фараона, – говорила она, принимаясь за воск.

В это время с берега Нила донесся резкий звук медной трубы.

– Это корабль откуда-то пришел, – заметил Пенхи.

Затем и старик и девочка снова углубились в свои работы.

Слышно было, как на дворе переговаривались рабыни, которые доили коров и коз. С Нила доносился неясный гул голосов: это шла спешная разгрузка прибывшего в Фивы корабля.

– Не будет ли каких вестей о фараоне? – тихо проговорил Пенхи.

– Может быть, он еще победил какого-нибудь царя в земле Либу, – заметила Хену.

На дворе послышался лай собаки.

– Не чужой ли кто-нибудь? – заметил Пенхи. – Надо бы все это спрятать.

Но вслед за тем собака залаяла радостно, отвечая на чей-то призыв. В то же время раздался не то радостный, не то испуганный возглас старой Атор, верной ключницы Пенхи и няньки Хену.

– О всемогущий Озирис! Кого же я вижу! Ты ли это! Из подземного царства Озириса?

– Нет, добрая Атор, я не был в подземном царстве, – отвечал чей-то знакомый голос.

– Кто это? Чей это голос? – удивился Пенхи.

– А как боги милуют отца? Что маленькая Хену? – послышался тот же голос.

– Обо мне спрашивает! – с удивлением воскликнула Хену. – Кто это?

Пенхи как-то задрожал и весь вытянулся, превратившись в слух. Дрожащими руками он стал собирать и прятать куски воска, восковые фигурки, лопаточки. Лицо его вспыхнуло, потом побледнело.

– Не может быть! – прошептал он. – О боги!

– Кто, дедушка? – спрашивала Хену, схватив деда за руку.

– Я не знаю, дитя… Мне почудилось… Он говорит: что отец…

– О великая Гатор! – послышался радостный голос рабынь на дворе. – Наш господин!

– Где отец? Где моя Хену? – снова говорил тот же знакомый голос.

– О боги! Это он! Это мой сын! – проговорил старый Пенхи и бросился к двери. – Это твой отец, дитя, – он воротился из подземного царства!

Пенхи быстро отворил дверь. Там, в соседней комнате, стоял Адирома.

– Адирома! Сын мой! Ты ли это! – воскликнул Пенхи, протягивая руки.

– Отец мой! Отец! Я опять тебя вижу!

И отец и сын бросились друг к другу в объятия. Одна Хену стояла в каком-то оцепенении, словно забытая. Но в это мгновение в комнату с радостным визгом влетела собака Шази и бросилась лизать лицо девочки.

– Хену! Дитя мое! – нагнулся к ней Адирома, освободившись от отца. – Ты не узнаешь меня? Я твой отец! Какая ты большая выросла! О Гатор! Она у меня красавица!

Девочка, пораженная неожиданностью, совершенно растерялась. Давно освоившись с мыслью, что ее отец погиб в море, что его давно нет на свете, привыкнув думать о нем как о каком-то нетленном духе, превращенном, как ей казалось, в орла или в ястреба, она не могла теперь сразу освоиться с мыслью, что этот большой мужчина, который обнимает и целует ее, и есть ее отец. Она представляла его себе каким-то божеством, не похожим на людей и потому как бы чуждым ей, и вдруг он – сильный, высокий, красивый мужчина.

А между тем Адирома поднял ее и, держа под мышки, то подносил к себе ее раскрасневшееся личико, то отдалял.

– Девочка! Красавица! Вылитая мать! Моя Хену, моя крошка! – повторял он.

Эта пламенная нежность сообщилась девочке. Хену радостно обхватила шею отца.

– Так ты мой отец? Да, отец? Ах, как я люблю отцов! – лепетала она.

– Отцов! – невольно рассмеялись и Адирома и Пенхи.

– Отца! Тебя люблю! И деда люблю!

– Вот она и права, говоря, что любит «отцов»: она любит тебя, своего отца, и меня, твоего отца, – поспешил поправить свою внучку Пенхи.

Старая, сморщенная Атор стояла в дверях, и слезы умиления текли по ее смуглым щекам. Из-за нее выглядывали другие рабыни: их всех трогала эта нежная семейная сцена – трогала до слез. Каждая из них, может быть, думала, что если б и ей удалось когда-либо воротиться на далекую родину, куда-нибудь в горную Ливию, или в милую приморскую Финикию, или в знойную Нубию, то, быть может, и их встретили бы родные такими радостными слезами… Но где уж бедным рабыням думать о возврате! Они все здесь, в неволе, в стовратных Фивах, сложат свои кости и рабынями перейдут в подземное царство.

Только дворовая собака Шази была довольна и счастлива за всех: она раньше всех, раньше даже старой Атор узнала бывшего своего господина, который столько лет пропадал где-то. Она узнала его по глазам. Вот почему теперь она суетилась и бегала от одного к другому.

– Но, дитя, дай же нам поговорить, – сказал Пенхи внучке, которая теперь поместилась на коленях у отца и не позволяла ему шевельнуться.

– Слушай, сам бог Апис глядел мне в глаза, – болтала она.

– Ой ли? И ты не испугалась? – улыбнулся Адирома.

– Сначала испугалась, а потом нет.

– Да постой же, сиди смирно, дай отцу слово сказать, – говорил Пенхи, стараясь унять расходившуюся внучку. – Ну, расскажи, что с тобой было, как ты спасся от смерти, где находился все эти почти десять лет? – спрашивал он сына.

– Боги были милостивы ко мне, – отвечал Адирома, лаская голову девочки.

Он рассказал все, что нам уже известно, а потом прибавил:

– В Мемфисе по воле богов я встретился с почтенным Имери, жрецом бога Хормаху, а также с почтенными Пилокой и Инини, с которыми и прибыл сюда на корабле «Восход в Мемфисе», и они познакомили меня со всем, – на слове «всем» он сделал ударение, – что происходило в мое отсутствие в Египте и в Фивах и что совершается теперь… О великий Амон-Горус!

Пенхи, ничего не сказав, велел старой Атор и другим рабыням приготовить ужин для дорогого гостя.

– А где теперь Лаодика? – спросила Хену. – Ах, как бы я хотела ее видеть!

– Она теперь, милая дочка, должна быть уже в доме царицы, в женской палате, – отвечал Адирома.

– Бедная Дидона! – продолжала болтать девочка. – Зачем же она сожгла себя?

– С печали по Энею, девочка.

– Вот глупенькая! Я б никогда не сожгла себя.

И дед и отец рассмеялись. Они видели, что пока Хену не уснула, она не даст поговорить им о деле. Она болтала без умолку; но о том, что считала она секретом, о том, что они с дедом для чего-то лепили из воска фигуры богов, фараона и царевичей, – она отцу даже не заикнулась. И Пенхи хорошо знал с этой стороны свою умненькую внучку: то, что велят ей хранить в тайне, она никому не выдаст.

– А кто лучше – Дидона или Лаодика? – спросила она, соображая что-то.

– Лаодика лучше, – отвечал Адирома. – Лаодику я знал такой же маленькой, как ты.

– А какие у нее волосы? Черные, курчавые?

– Нет, милая дочка, у Лаодики волосы золотистые.