Даниил Мордовцев - Замурованная царица. Иосиф в стране фараона (сборник)

Переплывая на корабле «Изида» через Нил, на правый его берег, он невольно вспомнил, как много лет тому назад он, горький юноша, ведомый в рабство, впервые увидел эту великую реку и был поражен стоном, стоявшим над этой рекой. И теперь до слуха его доносился этот стон. Это пели смуглолицые и совсем черные невольники, грузившие на плоты громадные плиты гранита, предназначавшиеся для облицовки строившейся тогда пирамиды фараона Апепи, задолго до его смерти. До Иосифа доносились слова стонущей мелодии невольников:

Болью отозвалось в сердце Иосифа это стонущее пение. Он вспомнил начало своей неволи, свои чувства, волновавшие его тогда. И у этих несчастных есть где-то своя родина, свои отцы, матери, братья, сестры…

Когда корабль пристал к берегу и Иосиф сошел по сходням на землю, он подозвал к себе одного из мацаев.

– Поди и скажи невольникам, – он указал на группу рабов, грузивших на плоты глыбы гранита, – что я, адон-псомпфомфаних земли египетской, именем великого фараона освобождаю их от работы до следующего утра, до восхода дневного светила. А вот им серебро для покупки праздничных яств и питья: пусть помянут здоровье великого фараона, да царствует он вечно!

И он положил на ладонь черномазого мацаи несколько слитков серебра. Некоторые из свиты Иосифа выразили удивление его великодушием.

– Правда и милость укрепляют царства и престолы царей, – заметил на это Иосиф.

Колесница и лошади уже ждали Иосифа и его свиту, и они отправились в путь.

Первый город, который лежал им на пути, был Ану, или, по греческому тексту, Гелиополис. Уже издали виднелась вершина гигантского обелиска, украшавшего площадь этого города.

– Чей это столп, какого фараона? – спросил Иосиф, указывая на обелиск.

– Столп фараона Усуртасена Первого, да живет в селениях Озириса вечно! – отвечал один из свиты.

– А давно он царствовал? – любопытствовал Иосиф.

– Он – фараон двенадцатой династии, светлейший адон, – отвечал другой из свиты Иосифа, – этот молитвенный столп фараона Усуртасена Первого уже более семисот раз видел разлитие Нила.

Тайное желание влекло Иосифа видеть прежде всего город Ану – Гелиополис. Он знал, что верховным жрецом при храме Пи-Pa («дом Солнца») в этом городе состоял Петефрий, отец прелестной Асенефы (А-Снат), которую он видел в день своего торжества и смуглое личико и светлые, удивленные глаза которой преследовали его днем и ночью. Притом же фараон Апепи, отпуская Иосифа от своего двора для обозрения Египта, говорил ему о необходимости женитьбы.

– Не годится мужчине в тридцать лет быть без жены, – сказал фараон, – избери себе красивейшую и добрейшую из дочерей земли египетской, и я отдам ее тебе в жены.

Город Ану – Гелиополис был очень недалеко от Мемфиса, и потому через несколько часов Иосиф уже вступал в него со своей многочисленной свитой. Впереди его колесницы шел глашатый с длинным жезлом, увенчанным изображением царского уреуса.

– Шествие великого адона-псомпфомфаниха земли египетской! – возглашал он. – В его лице почтите царя царей, фараона Апепи!

За колесницей Иосифа следовали колесницы его свиты и конные мацаи. Все улицы города были запружены народом: каждому хотелось видеть «правую руку фараона, его глаза и уши», тем более что молва о чудесном возвышении его до высоты престола быстро разнеслась по всему Египту.

– Фараон считает его отцом своим, – раздавалось в толпе.

– Такого молодого, и считает отцом!

– Да, зато воды Нила ему повинуются, и в Египте никогда не будет голода.

На площади храма Солнца толпа была еще многочисленнее, так что впереди глашатого ехали конные мацаи и копьями расчищали путь.

Вдруг сквозь раздвинувшуюся толпу открылась длинная аллея сфинксов, которые, словно часовые, безмолвно глядели вдаль своими гранитными очами. Вдоль аллеи показалась процессия жрецов с богом Мневисом впереди.

Бог Мневис был покровителем города Ану – Гелиополиса и его области: это тот же священный бык Гапи-Апис, с именем Мневиса. Ему принадлежал и храм Пи-Pa с обширною колоннадою и грандиозными пилонами из красного порфира.

Священный бык, черный, с белыми символическими подпалинами, шел, окруженный жрецами. Это было прекрасно упитанное животное с гладкой лоснящейся шерстью и большими добродушными глазами. Впереди шел в полном облачении верховный жрец Петефрий и на золотом блюде возжигал благовония земли Пунт. Но в самой голове процессии шла юная жрица, совсем молоденькая девушка, почти девочка, черные роскошные волосы которой были украшены цветком лотоса. На голых руках ее были золотые кольца и оплечья. В правой руке юная жрица держала золотой серп, а левой прижимала к груди большой сноп зеленой, только что налившейся пшеницы с тяжелыми сочными колосьями.

Четвероногий бог, видимо, сердился. Он нетерпеливо мотал головой и бил себя хвостом по богам. Его возмущали возжигаемые у него под самым носом курения. Как он ненавидел запах этого ладана! А между тем должен был покоряться, нюхать этот противный дым! Он хорошо знал, что его недаром морили противные жрецы целый день: со вчерашнего дня ему не давали ни мягкого душистого сена, ни пшеничных колосьев для того только, чтобы сегодня он покорно шел в этой глупой процессии за снопом великолепной пшеницы, который несла вон та девочка с серпом. Он на горьком опыте жизни убедился, что противные и злые жрецы морят его голодом для того, чтобы заставить сначала глотать этот гадкий дым, а потом уже дадут ему целый сноп великолепной пшеницы… Ах, как он ненавидел этих жрецов и боялся их! И как он завидовал простым быкам, которые пахали землю или вертели колеса для выкачивания воды из Нила на поливку полей и потом свободно паслись на траве. А он, бог, должен стоять в противном храме за пурпурными занавесями и нюхать противный дым кадильниц. Как счастливы эти простые смертные быки, коровы и телята! А особенно телята! А его, египетского бога, и теленком морили, сколько он помнит: то у него шерсть выдергивали на лбу, то жгли кожу какими-то снадобьями, то натирали едкими мазями и не пускали резвиться с другими телятами…. Ах, как противно быть богом!

Так думал священный бык, шествуя в торжественной процессии, предшествуемый этим противным стариком Петефрием, который чадил своими благовониями на всю площадь, совал ему в самую морду кадильницей с дымом… Но впереди шла та хорошенькая девочка с серпом в руках и со снопом великолепной пшеницы. Ах, скоро ли дадут ему этот сноп!.. И Мневис-Апис жадными глазами поглядывал сквозь дым курений на шедшую впереди девочку со снопом священной пшеницы.