Василий Потапов - Марфа Васильевна. Таинственная юродивая. Киевская ведьма

Бедный юноша, как пораженный громом, стоял неподвижно.

– И вот жизнь человеческая! – сказал он. – Едва счастье успеет нам улыбнуться, как тучи собираются уже над головой нашей; все кончено, я погиб! Но, может быть, Василий Степанович поспешит с нашею свадьбою и тогда…

– He льсти себя, Иоанн, пустою надеждою. Я знаю Собакина – это старик честолюбивый и готов принести в жертву все, чтобы достигнуть знатности: теперь представляется ему самый удобный случай, и ты думаешь, что он им не воспользуется?

– Если не родная, то, может быть, крестная дочь понравится царю. Стало быть, нет никакой надежды?

– Есть, Иоанн, есть одно средство, решись на то, что я скажу.

– Говори, Владимир, ради бога говори…

– Прежде отвечай мне, уверен ли ты в любви Натальи, уверен ли в том, что она может сделать важное пожертвование, если бы это нужно было для твоего счастья?.. Отвечай мне, уверен ли ты?..

– Как в том, что солнце светит днем, а месяц ночью!.. Но к чему ведут эти вопросы и какое средство выдумал ты, чтобы спасти меня?..

– Ты должен уговорить Наталью, увезти ее и тайно обвенчаться: я дам тебе приют, Собакин, разумеется, рассердится, но со временем простит и ты будешь счастлив.

– Какой дух злобы внушил тебе эти мысли? Мне увезти Наталью, мне подвергнуть ее позору, оскорбить ее воспитателя, убить своего почтенного родителя? О! Владимир, ты заставляешь меня проклинать минуту, в которую я встретился с тобою. Губя меня, ты говоришь о спасении!..

– Иоанн! Напрасно обременяешь меня незаслуженными упреками, я говорю это для собственного твоего счастья – других средств не остается.

– Я буду просить Собакина, буду плакать, может быть, слезы тронут его.

– А если это не подействует?

– Тогда я покорюсь судьбе, буду оплакивать свою потерю и искать смерти.

– Но, Иоанн?..

– He говори более, Владимир – слова твои напрасны, я никогда не захочу доставить себе счастья ценою бесчестия Натальи… Я люблю, Владимир, свою родину, люблю Иоанна, как повелителя Руси, как моего государя, точно так же буду любить Наталью, как супругу царя московского, и если не могу быть ее мужем, то буду верным слугою, рабом; эта грудь, которая пылает теперь любовью к ней, загорится местью против врагов царицы русской; эта рука, которою я хотел вести ее к алтарю, возьмется за бранный меч, жизнь, которую хотел посвятить ей, отдам за спокойствие отечества… но увезти ее тайно, заставить презреть долг благодарности, подвергнуть ее проклятию благодетеля!.. Отвечай мне, Владимир, на чье сердце тогда падут ее слезы? На мое, и мою преступную главу отягчат всеобщие проклятия. Нет, нет! Клянусь, что никогда мысль об этом не омрачит меня, лучше смерть, чем бесчестие!

– Но от души ли ты говоришь это, Иоанн? Загляни во внутренность своего сердца, так ли оно холодно, как слова твои, не обливается ли оно кровью при одной мысли о разлуке?

– Ты прав, Владимир, мои мучения ужасны, нестерпимы, но я должен так поступить. Но скажи мне, Владимир, справедливо ли это известие?

– За справедливость я ручаюсь: молодцы мои, которых я посылал в Москву, принесли мне эту весть; я поспешил в Новгород, чтобы рассказать все тебе и предложить свои услуги; но ты не хотел следовать моим советам, бог с тобою! Ты знаешь лучше меня, что должен делать, и не мне, – прибавил атаман со вздохом, – не мне давать советы!..

– Я уверен, что ты меня любишь, Владимир, – сказал Иоанн, пожавши с чувством руку атамана, – и поверь, что поступок твой никогда не изгладится из моей памяти: дай бог, чтоб я заплатил тебе тем же.

– Не требую от тебя никакой благодарности, я еще сам не расплатился за благодеяния твоего отца, но, быть может, буду тебе полезен; если бы только я мог умилостивить разгневанное небо, если бы отечество опять приняло меня в свои объятия, – вот единственное мое желание, вот мечты мои. О! Иоанн, Иоанн! Если бы они осуществились. Все, все готов принести в жертву, даже самую жизнь, лишь бы имя Владимира не было сопровождаемо проклятиями, лишь бы только смыть пятна с своей совести. Но вот заря зарделась на Востоке и нам время расстаться. Прости! Дай бог, чтобы опасения мои не сбылись… – Владимир, обнявши Иоанна, спустился по крутому берегу к реке, сел на челнок, который был привязан в кустах, и вода закипела под его веслами… Долго юноша с грустью смотрел на удаляющегося атамана и наконец, потерявши его из виду, медленными шагами побрел домой…

Приготовления к сговору. – Толки о женихе. – Юродивый. – Послы московские в Новгороде. – Собрание на Ярославовом дворе. – Со святыми упокой!

В доме Собакина приготовлялись к сговору: девушки, сидя в светлице, украшали золотом и жемчугом свадебные наряды для невесты. Это было утром того самого дня, как Иоанн расстался с Владимиром до восхода солнца. Наталья сидела также за пяльцами подле Марфы Васильевны. Обе девушки вышивали дорогой кушак для подарка первой.

– Ну, не говорила ли я тебе, мама, что Иоанн будет женихом моим? – сказала невеста, обращаясь к Пахомовне. – Вот так и случилось, а ты все то и дело твердила, что оборотень-то он и недобрый человек….

– Грех попутал, мать моя, и не запираюсь, не так-то хорошо о нем думала, оно все бы ничего, да мне не нравилось, что он лазил чрез плетень и разговаривал с тобой; девушке до замужества ни с одним мужчиной говорить не надобно, а что красив он – так подлинно красная девица и такой, мой батюшка, милостивый, всем прислал подарки, не забыл задобрить и меня, старуху, пожаловал мне штофу на сарафан и душегрейку, да еще подарил добрым словом, она-де воспитала мою невесту – так ей и подарок надобно получше… Дай бог ему здоровья, утешил меня, мой кормилец, на старости лет! То-то мы заживем, моя красавица!..

– Но ведь ты будешь жить со мною, мамушка?

– Неужели же я с тобою расстанусь, мое ненаглядное солнышко? Разве сама прогонишь – да нет, Наталья Степановна, не найдешь такой палки, которая бы меня принудила оставить тебя, – умру у ворот твоего терема – а не пойду! – Слезы повисли на глазах доброй старухи.

– Перестань, мама! Ты и меня заставишь плакать своими грустными словами. Я не расстанусь с тобой ни за что на свете, и поверь, Иоанн будет тебя так же любить, как и я…

– Посмотрите, боярышня, – сказала одна из девушек, глядя в окно. – Посмотрите, идет Яша, да какой печальный, чуть не плачет.

– Ах, и в самом деле! – подхватила Пахомовна. – Я никогда его таким не видала! Уж не обидел ли кто бедненького?

Между тем юродивый вошел в светлицу; в чертах лица его было видно какое-то уныние; обращенные к небу глаза увлажнены слезами:

– Молитесь, православные, молитесь! – сказал он слабым голосом. – Много будет слез и горя!

– И что ты, Яша, все пугаешь нас своими предсказаниями. Вот опомнясь наговорил невесть что про царский венец, про какой-то цветок и бог тебя знает, да слава богу, ничего не сбылось; а ты лучше поздравь Наташеньку с суженым, так она тебе даст за это серебряную денежку.