Василий Потапов - Марфа Васильевна. Таинственная юродивая. Киевская ведьма

В это время дверь отворилась и вошедшая Пахомовна сказала, обращаясь к Марфе:

– Батюшка требует тебя к себе, боярышня, он в опочивальне!

Подруги расстались.

Сердце-вещун. – Василий Степанович Собакин. – Причина приезда послов московских в Новгород. – Честолюбивые замыслы. – Горбатенькое существо. – Ярыжка и обхожие. – Колдун-обманщик.

Наталья, счастливая в настоящем своем положении, старалась отдалить мрачные мысли, которые по временам отравляли ее веселость и причиною коих были частью слова юродивого, а более то внутреннее чувство, которое овладевает нашим сердцем пред каким-нибудь несчастием и которое мы называем предчувствием. Сердце – вещун! – говорили наши предки [15] Едва ли в наше время найдется много таких философов, которые бы не верили так называемым предчувствиям или, по крайней мере не веря, могли бы хладнокровно переносить это чувство. , и едва ли изречение их не справедливо: в самом деле это биение и замирание сердца, эта ужасная тоска, за которыми непосредственно следуют какие-нибудь несчастия, или по крайней мере неприятности, не подтверждают ли вам слова их.

Есть люди, которые уверенность в предчувствия называют глупым суеверием, не заслуживающим никакого внимания, и объясняют истерикой , биение и замирание сердца объясняют приливом и волнением крови… и, по их мнению, эти симптомы не имеют никакой связи с последующими происшествиями. «Это дело случая!» – говорят они. Но в природе случайности редки или лучше невозможны, а что всякое явление должно иметь причину – принято за аксиому. Стало быть, объяснения этой догадки надобно искать в чем-нибудь возвышенном – не есть ли это принадлежность души?

Наталья, занимаясь работою, сидела в своей светлице, слушая с удовольствием песни девушек и беспрерывный говор Пахомовны, как вошел Собакин; все встали и поклонились. Поцеловавши воспитанницу, старик сел и пристально взглянул ей в лицо; Наталья была удивлена обращением Собакина – взор его, казалось, хотел проникнуть в глубину души ее – она невольно покраснела.

– Хочешь ли, Наташа, слышать новость, которую я сам недавно узнал? – спросил он наконец.

– Как тебе угодно, благодетель мой! Я не любопытна, а особливо, если это до меня не касается.

– Нет, это именно новость для всех: ты помнишь, несколько дней тому назад послы московские приехали в Новгород и читали царскую грамоту на Ярославовом дворе; знаешь ли ты, что было написано в этой грамоте?

– Нет, я не знаю.

– Вот я тебе скажу: царь московский хочет вступить в третий брак, а потому все девицы новгородские будут отвезены в Москву, где соберутся все красавицы, и счастливая из них, которая более всех придет ему по сердцу, будет его супругою. – Что ты на это скажешь?

– Что же мне до этого за дело?

– Как что за дело? Разве ты и дочь моя последние красавицы в Новгороде? Разве которая-нибудь из вас не может быть царицей московской? Неужели ты думаешь, что я лишу вас этого счастия?

– Ты выбрал мне жениха, благодетель мой, и я не желаю бÓльшего счастия, как быть женою Иоанна. Ты сам велел мне любить его, а теперь говоришь о царе московском!

– Дурочка, ты знаешь пословицу, что рыба ищет где глубже, а человек где лучше. Конечно, Иоанн славный молодец, род его – древний боярский, да все царь московский – не ему чета. Подумай, Наташа, если Господь будет так милостив и ты понравишься ему, какое счастье ожидает тебя: ты будешь, шуточка, царицей московской! А я, – надеюсь, ты не забудешь своего воспитателя, – я буду боярином; да знаешь ли, другая отказалась бы от десяти женихов, лишь бы достигнуть этой почести. Но что говорить об этом, я знаю – ты будешь рассудительнее. Собирайтесь же вместе с Марфою, готовьте наряды – мы скоро поедем в Москву.

– Ты шутишь, благодетель мой? О! Знаю, ты не захочешь убить меня! – Собакин с удивлением смотрел на девушку. – Да, я говорю правду, – продолжала Наталия со слезами на глазах, – жить с Иоанном или умереть! Никакая власть, ничто в свете не может меня заставить забыть его: я люблю Иоанна более жизни, я любила его еще тогда, как он не был женихом моим.

– Что? Ты любила его? Разве вы видались прежде?

Девушка вспыхнула, увидевши, что проговорилась некстати. Собакин повторил вопрос… Она молчала.

– И ты, – продолжал Собакин, обращаясь к Пахомовне, которая тряслась от страха, – и ты, на которую я полагался более, нежели на самого себя, вверивши тебе радость своей жизни, дочь моего покойного друга, крестницу, вторую дочь мою, и ты была против меня?.. Скажи, глупая старуха, чему ты научила свою воспитанницу?

– Без вины виновата! Батюшка Василий Степанович, прости меня, горемышную… – вскрикнула старуха, упавши в ноги Собакину.

– Встань, Пахомовна, и расскажи мне все, – одна твоя откровенность может возвратить тебе прежнюю мою доверенность! – возразил Собакин.

Старуха от слова до слова пересказала любовь Натальи. Когда она кончила, Собакин встал со своего места и, подошедши к рыдавшей девушке, взял ее руку:

– Успокойся, Наташа, я не сержусь: молодость всегда малодушна. Слава богу, что я скоро узнал все и теперь еще есть время поправить: ты не увидишь более Иоанна, не должна его видеть: поверь, что ты его забудешь: любовь девушки непродолжительна. Прощай, обдумай хорошенько слова мои.

– Итак сбылись предсказания Яши! – сказала Наталья, когда Собакин удалился из светлицы. – Зачем мне было радоваться прежде времени? Зачем я узнала Иоанна? Тогда мне легче было покориться своей участи, а теперь?.. Царский венец, который мне готовит отец мой, сведет меня в могилу. Да! Я не перенесу своего несчастия. О! Матушка, зачем ты воспитала меня на горе и на бедствия, зачем не задушила в колыбели? Матушка, матушка! Возьми меня к себе!

– Полно, Наталья Степановна, Бог с тобой, зачем отчаиваться, Господь милостив: авось Василий Степанович и раздумает… Ох! Настраховалась и я, как ты проговорилась пред батюшкой, того и ждала, что сгонит меня со двора долой.

– Что будет с бедным Иоанном? Он так меня любит! – говорила Наталья, не слушая Пахомовны.

– Что правда, то правда! – подхватила старуха. – Жаль бедного – он не так-то легко забудет тебя; такую красавицу редко найдешь – все новогородские девицы тебе завидуют.

– Тем хуже для меня, тем ближе несчастие. О Боже мой! Зачем Ты не пошлешь на меня тяжкую болезнь?

– И, боярышня, да тогда и Иоанн тебя забудет – девица без красоты, как дерево без листьев.

Тихий прохладный вечер заступил место ясного дня; солнце огненным шаром скатилось к западу, и заунывный голос вечернего соловья переливался различными трелями среди всеобщей тишины. В доме Собакина царствовало совершенное безмолвие, в окнах ни одного огонька… Вдруг калитка отворилась и небольшое сгорбившееся существо, вышедши оттуда и поворотивши направо, быстрыми шагами продолжало путь. Долго шло оно не останавливаясь, и только удушливый кашель его нарушал по временам спокойствие ночи; дома начали редеть, и плетень (который служил в те времена вместо забора) открылся длинною перспективою; вдали виднелось поле. Горбатенькое существо пробиралось молча вдоль плетня и по-прежнему покашливало, как вдруг раздался звук трещотки, и земский ярыжка [16] Звание земского ярыжки, если не ошибаемся, соответствовало нынешнему чиновнику полиции, например, квартальному надзирателю. Впрочем, почему им дано было такое неблагозвучное название ярыжек , неизвестно. Они обыкновенно имели на груди отличительный знак своего звания, на коем изображены были две буквы: З, Я. в сопровождении четырех обхожих показался. «Кто идет?» – закричал он пронзительным голосом; маленькое существо вздрогнуло и прибавило шагу. «Кто идет?» – закричал опять ярыжка – ответа не было. «Лови его!» продолжал он. В одно мгновение обхожие бросились, и горбатое существо было схвачено.