Василий Потапов - Марфа Васильевна. Таинственная юродивая. Киевская ведьма

Как вскочили тут, поднялись бояре думные и давай толкать Баяна из гридницы… Привели пред светлые очи Владимира певца славянского, соловья свет Будимировича [29]. Поклонился соловей князю Владимиру и начал величать его бархатным голосом:

Так пел певец, и все ему внимали, и князь с улыбкою рог турий [30]выпивал…

Вышел из гридницы великокняжеской заморской Баян и направляет шаги к растворенному окну, что видится при свете луны, в другой половине дворца княжеского. То опочивальня [31]любимой супруги Владимира Красного Солнышка, Рогнеды прекрасной… Не спится Рогнеде на ложе пуховом, сны смутные тревожат воображение княгини страшными думами, и она оставляет роскошное ложе свое и, облокотившись на окно, любуется бледным месяцем, что плывет, словно лебедь, по поднебесью. Подходит Баян к растворенному окну и, севши под ветвями серебристого тополя, погружается в думы заветные… Между тем над княжеским теремом что-то недоброе совершается… по черепитчатой, узорчатой кровле прыгает сорока зловещая и, подскакавши к израсчатой трубе, с кем-то речь начинает человеческим голосом:

«Эй! Еге!» – щебечет сорока. – Нелегкой, что ты заспался?.. Выгляни сюда хоть на минутку – дело есть!»

В трубе послышался шорох, над трубою, в темноте блеснули два глаза, словно два раскаленные угля, и сиповатый голос проговорил:

«А! Ведьма! Это ты здесь, что пронюхала нового? Говори скорее, спать хочется… где летала, где что узнала?..»

«Ах ты, соня, соня! – щебечет сорока. – Не знает, что под одной кровлей делается… Слушай, соня, что я расскажу тебе…». – И сорока начала щебетать Нелегкому что-то чудесное… В это время ветер сильнее подул с полуночи и заглушил слова ее… Долго щебетала ведьма и перестала…

«Ладно, ладно! – просипел Нелегкой, выслушавши слова ведьмы. – Начинай дело как знаешь, сделайся думкой-невидимкой, сядь на открытое чело Баяна вещего и нашепчи ему что ведаешь, потом перелети кручинкой-невидимкой на грудь княгини-красавицы и зажги сердечко ее горьким воспоминанием, а я пока пойду сосну, не я в деле, не я и в ответе…»

Пропали сверкавшие над трубою два огонька, зашумело в трубе, и Нелегкой провалился… а сорока скачет по черепичной кровле… Скакала, скакала да вдруг как ударится головою о черепицу и стала думкою-невидимкою [32]; слетела думка-невидимка с кровли на тополь серебристый, повеяла с тополя ветерком перелетным, разбросала, рассыпала кудри Баяновы, а сама села к нему на самую маковку да и давай что-то нашептывать… Пробудился Баян от раздумьица, схватил свой златострунный струмент, пробежали привычные пальцы по сладкозвучным струнам, и запел он сильным, могучим голосом… В это время окно, под которым сидел певец, стукнуло… то Рогнеда слушает песню Баянову…

Баян окончил песню свою. Замолкли звуки волшебного голоса, затихли в воздухе трели струмента златострунного, а Рогнеда все слушает, как будто песенка еще льется соловьиными переливами. Думка-невидимка не дремлет: лишь только Баян окончил песенку и опустил, по-прежнему, в раздумье головушку, она слетела с открытого чела его, ударилась о землю и стала кручинкою-невидимкою. Порхнула кручинка-невидимка в открытое окно, уселась на лебединую грудь Рогнеды-красавицы, и грудь княгини внезапно взволновалась, застучало сердечко, словно наружу просится, и слезы горючие потекли из глаз ее светлым ручьем… Выглянула Рогнеда из разноцветного окна и промолвила, серебристым голосом:

– Кто ты, откуда, искусной певец, и где научился песням моей родины?..

Приподнялся Баян с места своего, отряхнул кудри русые и, поклонившись Рогнеде почтительно, молвил:

– Учился я песням своим на твоей, княгиня, родине, в славном городе Полоцке; а родина твоя – есть мое отечество; я видел, Рогнеда, смерть твоих братьев и отца, видел невзгоду полоцкую, и вместе с струнами могучее сердце взывает невольно ко мщению.

Кручинка-невидимка не спит и не дремлет, щекочет сердечко княгини страшными думами, и красавица говорит Баяну в ответ:

– Давно! Давно, молодой мой певец, пылаю и сама за обиду отчизны своей, за смерть родных своих мщением, давно своей, неопытной в бранях, рукой хватаюсь за меч-кладенец, но рука невольно дрожит при одной мысли, что я должна мстить властителю великого Киева Владимиру Красному Солнышку… Меж тем кручинка порхает… то с груди красавицы на Баяново чело и шепчет речи могучие, то на грудь княгини-красавицы и напевает мысли ужасные…

Баян говорит княгине:

– Напрасно, красавица, скоро забыла ты погибель твоей родины, напрасно тратишь золотые дни в золотых цепях…