Густав Майринк - Т.1. Волшебный рог бюргера. Зеленый лик

— Да и ты тоже, как я погляжу.

— Приходится. Ведь просто жить еще недостаточно. Не так ли?.. Тебе, наверное, трудно представить меня чем-либо занятым, но факт есть факт: у твоего покорного слуги теперь — только не смейся! — ни капли свободного времени. Да нет же, светские рауты тут ни при чем — все это улаживает моя экономка — меня целиком поглощает духовная работа, связанная с основанием... нового... государства и... новой... религии...

— Ради Бога, Пфайль! Тебя еще, чего доброго, арестуют.

— Не бойся, я ведь не заговорщик какой-нибудь.

— А позволь узнать, где находится это твое государство и какова численность его народонаселения? — со смехом спросил Хаубериссер, предчувствуя очередную мистификацию.

Однако Пфайль даже не улыбнулся — не спуская с приятеля серьезных внимательных глаз, он немного помедлил и сказал:

— Боюсь, тут уже не до смеха. Разве тебя не гнетет это вездесущее нечто, как будто растворенное в воздухе? Наверное, с самого сотворения мира его концентрация не была столь велика — иногда просто невольно начинаешь думать о...

В общем, так, старина, пророчествовать о конце мира — занятие, прямо скажем, неблагодарное, слишком часто, на протяжении многих столетий, предрекали его, чтобы вера в него не была подорвана, однако на сей раз тот, кто возложит на себя эту тяжкую миссию, не прогадает, ибо нет никаких сомнений: сроки исполнились... Пойми, глобальные катастрофы, падения звезд, потопы и прочие космические катаклизмы совсем необязательны, тихое, невидимое глазом крушение старого мировоззрения — это тоже конец мира.

— Ты что же, и вправду, полагаешь, что подобное светопреставление в образе мыслей может не сегодня-завтра потрясти человечество? — Хаубериссер недоверчиво качнул головой. — Это уж ты хватил! Скорее земной шар начнет вращаться в обратную сторону, чем косная человеческая природа изменится вот так, в одночасье. Человека за ночь не переделать!

— Ну, прежде всего никакие самые невероятные природные феномены вовсе не исключены! — воскликнул Пфайль. — Более того, каждый нерв во мне содрогается, предчувствуя приближение колоссальных стихийных бедствий. Что же касается спонтанного переворота в человеческом сознании, то и тут, боюсь, ты не прав: так ли уж глубоко мы можем заглянуть в бездну времен, чтобы делать столь категоричные утверждения? Ну от силы на какую-нибудь жалкую пару тысячелетий, не более!.. А разве в этот ничтожно короткий отрезок истории не случались духовные эпидемии, загадочные вспышки которых должны были бы заставить нас призадуматься?.. Да, время крестовых походов детей миновало, на крестовые походы приказчиков просвещенное человечество уже, наверное, вряд ли подвигнется, и все же кое-какие рецидивы еще возможны — и тем вероятнее, чем дольше они заставляют себя ждать... До сих пор люди уничтожали друг друга ради неких подозрительных невидимых субстанций, которые весьма предусмотрительно никогда не называли призраками, но почтительно величали «идеалами». Сейчас, похоже, пробил наконец час крестового похода против этих кровожадных призраков, и мне бы хотелось в нем участвовать. Вот уже много лет я готовлю себя в духовные рыцари, но только сейчас понял окончательно, что великий поход против ложных идеалов неизбежен. Впрочем, не думаю, что когда-нибудь удастся полностью уничтожить эту гнусную

поросль, унаследованную нами от отца лжи, — слишком глубоко пустила она корень в умах человеческих. На систематической прополке сорняков собственного сознания и основано мое новое государство. Стремясь сохранить дипломатические отношения с общепринятым порядком вещей и моими ближними, коим мне совсем не хочется, Боже упаси, навязывать свои «обскурантистские» воззрения, я с самого начала решил ограничиться тем, что мое государство — оно еще называется стерильным, ибо практически абсолютно дезинфицировано, от духовных бактерий ложного идеализма — отныне и впредь будет насчитывать одного-единственного подданного, а именно, меня самого. Таким образом, я одновременно являюсь единственным миссионером своей государственной религии. В вероотступниках я не нуждаюсь.

— Вот и видно, что организатор из тебя никакой, — вздохнув с облегчением, заметил Хаубериссер.

— Организаторами мнят себя сегодня все, кому не лень, уже одно только это свидетельствует, сколь сомнительно занятие сие. Я же придерживаюсь правила: хочешь быть всегда прав — посмотри на толпу и сделай все наоборот. — Пфайль встал и принялся расхаживать из угла в угол (если эти плавные сопряжения стен можно было назвать углами). — Иисус никогда ничего не организовывал, а вот госпожа Рюкстина и ее благодетельные товарки дерзают. Лишь природа или мировой дух могут позволить себе наводить порядок... Мое государство должно быть вечным, оно не нуждается в организации. Если бы таковая в нем имелась, оно бы утратило для меня всякий смысл.

— Но ведь когда-нибудь твоему государству, если, конечно, его создание преследует какую-то высшую цель, понадобится много подданных; кем ты его собираешься населять, дорогой Пфайль, где ты возьмешь жителей?

— Если какая-то идея осеняет одного, значит, она витает в воздухе и приходит в голову многим. Тот, кто этого не понимает, и представить себе не может, что такое идея. Мысли заразительны, даже если не высказываются вслух. В этом случае они, пожалуй, еще более прилипчивы. Я твердо убежден: в этот момент население стерильного государства значительно приросло за счет того множества людей, которые, сами того не сознавая, стали сейчас моими единомышленниками, в конечном итоге его территорией станет весь земной шар... Гигиена тела сейчас в большом почете, — дезинфицируют все, даже дверные ручки, чтобы, не дай Бог, не подхватить какую-нибудь опасную болезнь, — я же тебе скажу, мой друг: иные словечки

и лозунги являются переносчиками заразы пострашнее — например, расовой ненависти, национальной вражды, патриотического пафоса и многих других, — вот их-то и надо стерилизовать, а для этого потребны куда более сильные яды, чем для дезинфекции дверных ручек.

— Ты что же, собираешься искоренять национализм?

— В чужой монастырь со своим уставом я, конечно, не полезу, пусть тамошние хозяева сами разбираются со своими сорняками, в своем же собственном имею право делать все, что мне вздумается. Для многих народов национализм — жизненная необходимость, это я допускаю, но пришло время создать наконец такое государство, в котором бы людей объединяли не жесткие рамки границ и не общий язык, а образ мыслей, и они бы могли жить так, как им хочется.

В известном смысле правы те, кто смеется, когда кто-то заявляет, что он намерен переделать человечество. Они упускают из виду лишь одно: совершенно достаточно переделать самого себя, если преобразится хоть один-единственный человек, то событие это не пропадет втуне — безразлично, узнает о нем мир или нет. Преображение одного из нас пробьет брешь в существующем, и это «окно» уже никогда не закроется, заметят ли его люди сразу или через миллион лет. То, что свершилось однажды, лишь кажется исчезнувшим. Это я и собираюсь сделать — прорвать мировую сеть, в которую уловлен род человеческий, и не общественными проповедями, нет, человек должен сам освободиться от связывающих его пут.