Джек Лондон - Хват Беллью. Хват и Малыш

— Что с тобой такое? — спросил дядя. — Ты бледен. На тебе лица нет.

Из груди Кита вырвался горький вздох.

— Кажется, мне предстоит удовольствие хоронить тебя, — продолжал дядя.

Кит уныло покачал головой.

— Только не червям на съедение, слуга покорный! Уж лучше крематорий.

Джон Беллью происходил из старого, сурового и закаленного рода, который в пятидесятых годах переправился через прерию в повозках, запряженных волами. К суровому закалу, унаследованному Джоном Беллью от предков, присоединился закал тяжелого детства, проведенного в завоевании новой земли.

— Ты живешь не так, как надо, Христофор. Мне стыдно за тебя.

— Кутежи, не так ли? — рассмеялся Кит.

Дядя пожал плечами.

— Не глядите на меня таким убийственным взглядом, дядюшка, — сказал Кит. — Я был бы непрочь покутить! Но с этим покончено. У меня нет времени.

— Так какого же чорта?

— Работа замучила.

Джон Беллью недоверчиво расхохотался.

— Право?

— Человек — произведение окружающей среды, — изрек Кит, указывая на дядюшкин стакан. — Смех ваш горек и жидок, как вино в вашем стакане.

— Работа замучила! — язвительно повторил дядюшка. — Да ты не заработал ни одного цента во всю твою жизнь.

— Нет, заработал, но мне не платили. А теперь я зарабатываю пятьсот долларов в неделю и работаю за четверых.

— Картины, которых никто не купит? Какие-нибудь модные пустячки? А плавать ты умеешь?

— Когда-то умел.

— А ездить верхом?

— Пробовал и это.

Джон Беллью негодующе фыркнул.

— Я рад, что твой отец в могиле и не видит тебя во всем твоем бесстыдстве. Твой отец был мужчина, с ног до головы, понимаешь? Мужчина! Он выбил бы из тебя охоту к музыке и рисованию и прочее шутовство!

— Что делать! Таков наш упадочный век! — вздохнул Кит.

— Если б от этого был какой-нибудь толк, — сердито продолжал дядя, — ну, это я еще понимаю, это я еще мог бы стерпеть. Но ты за всю свою жизнь не заработал ни цента и даже не начинал работать, как подобает мужчине!

— Гравюры, картины, веера… — безжалостно добавил Кит.

— Ты пачкун и неудачник, да, да! Что за картины ты написал? Какие-то мутные акварели и кошмарные плакаты. И ни одной картины ни разу не выставил, даже здесь, в Сан-Франциско.

— Вы позабыли, дядюшка. Одна моя картина висит в одной из комнат этого самого клуба.

— Нелепая мазня! А музыка? Твоя бедная глупая мать тратила сотни на то, чтобы обучить тебя музыке, но ты и тут провалился. Ты и пяти долларов не заработал. Ну, хоть проаккомпанировал бы кому-нибудь на концерте. Романсы твои? — Чушь, которую никто не печатает и никто не поет, кроме бездельников, прикидывающихся богемой.

— Я выпустил книжку. Помните, книжку сонетов? — робко возразил Кит.

— Во сколько она тебе обошлась?

— Сотни в две долларов, не больше.

— Еще чем-нибудь можешь похвастаться?

— Одна моя пьеска ставилась на открытой сцене.

— И что ты получил за нее?

— Славу.

— И ты когда-то умел плавать и пробовал ездить верхом! — гневно воскликнул Джон Беллью, ставя стакан на стол с ненужной стремительностью. — Скажи, ну куда ты годишься? Тебе дали хорошее воспитание, но даже и в университете ты не играл в футбол. Ты не умеешь грести. Ты не умеешь…

— Я занимался немного боксом и фехтованием…

— Когда ты боксировал в последний раз?

— После университета — ни разу; там считали, что я прекрасно определяю расстояние и время удара, но только…

— Продолжай.

— Меня считали «беспорядочным».

— Скажи прямо: лентяем.

— Я так и думал, что это смягченное выражение.

Мой отец, сэр, а ваш дед, старый Исаак Беллью, одним ударом кулака убил человека, когда ему было шестьдесят девять лет.

— Кому? Человеку?

— Нет, не человеку, а дедушке твоему, никчемный ты бездельник! Ты в шестьдесят девять лет не сможешь убить и москита.

— Времена переменились, дядюшка. В наше время за убийство сажают в тюрьму.

— Твой отец проскакал однажды сто восемьдесят пять миль без передышки и на-смерть загнал трех лошадей.

— Живи он в наши дни, он благополучно храпел бы всю дорогу в купе спального вагона.

Дядя чуть было не задохся от гнева, но подавил его и произнес с расстановкой:

— Сколько тебе лет?

— Да как будто бы мне…

— Знаю, двадцать семь. Двадцати двух лет ты окончил колледж. Мазал, бренчал и болтался без дела пять лет. Окажи мне, по совести, куда ты годишься? В твои годы у меня была одна единственная смена белья. Я объезжал скот в Колузе. Я был крепок, как камень, и мог спать на камнях. Я питался вяленым мясом и медвежатиной. И сейчас я физически гораздо здоровее тебя. Ты весишь около ста шестидесяти пяти фунтов; я могу сбить тебя с ног и измолотить кулаками.

— Для того, чтобы опорожнить стакан коктейля или жидкого чая, не нужно быть силачом, — примирительно пробормотал Кит. — Неужели вы не понимаете, дядюшка, что времена переменились. И кроме того, меня неправильно воспитывали. Моя бедная глупая мать…

Дядю передернуло.

— … судя по вашим рассказам, слишком меня баловала: держала в хлопочках и так далее… А если бы я, мальчишкой, участвовал в тех достойных мужчины забавах, за которые вы так ратуете… Скажите, почему вы никогда не брали меня; с собой? Хол и Робби ездили с вами и на Сьерры, и в Мексику…

— Ты уж слишком смахивал на лорда Фаунтлероя.

— Сами виноваты, дядюшка, — вы и моя бедная… э-э… мать. Где же я мог закалиться? Ведь меня считали неженкой. Что же мне оставалось, кроме гравюр, картинок да вееров? Моя ли вина, что мне никогда не приходилось работать в поте лица своего?

Джон Беллью с нескрываемым негодованием смотрел на Кита. Легкомыслие этого неженки выводило его из себя.

— Я опять собираюсь отправиться в путешествие, достойное мужчины, как ты выразился. Могу пригласить и тебя.

— Несколько запоздалое приглашение… Куда это?

— Хол и Роберт едут в Клондайк. Я провожу их через перевал и спущусь с ними к озерам, потом обратно.

Кит не дал ему договорить. Он вскочил со стула и схватил дядюшку за руку.

— Спаситель мой! — воскликнул он.

Джон Беллью отнесся недоверчиво к этому восклицанию. Он не ожидал, что его приглашение будет принято.

— Ты это серьезно? — спросил он.

— Когда мы отправляемся?

— Это очень трудное путешествие. Ты нам будешь обузой.

— Нет! Я буду работать! Я научился работать с тех пор, как сделался помощником редактора…

— Все берут с собой запасов на целый год. Народу будет такое множество, что индейцев-носильщиков нехватит. Ходу и Роберту придется самим тащить свою поклажу. Я затем и отправляюсь с ними, чтобы помочь им. Если ты поедешь, тебе тоже придется таскать тяжести.

— Вот увидите!

— Ты не умеешь упаковывать тюки.

— Когда мы отправляемся?