Гертруд Лефорт - Башня Постоянства

Последние слова короля герцог болезненно ощу­тил как выражение тайного триумфа, который тот ис­пытывал по отношению к нему. Он по-прежнему не произнес ни звука. Может быть, до него не дошел смысл слов короля – слов, которые внезапно избавили его от всех забот, вернули его безопасность, освободили от гнетущего страха перед заточением в тюрьму? Он дол­жен уйти от суда, отсидевшись за границей, вернуться в недалеком будущем обратно, и все станет как прежде: он будет частым гостем при дворе, успех и блеск по-прежнему будут его верными спутниками, он будет принимать участие в приемах большого света, сидеть по вечерам за игорным столом, танцевать торжествен­ные гавоты и наслаждаться всеми преимуществами сво­его высокого положения – одним словом, этот блестя­щий спектакль его жизни начнется сначала, ему нужно лишь протянуть руку и взять все это!

Но он не мог протянуть руку: он совершенно от­четливо услышал тихий, слабый голос, прошептавший прямо ему в ухо незабываемое «resistez». Он знал, что в мире нет силы, способной заставить его отмахнуться от этого слова: оно будет преследовать его до конца жизни, всякий раз являясь, чтобы запретить ему отречь­ся от истинного или высшего блага!

И вдруг произошло нечто удивительное: ужас пе­ред грозящим заточением в мгновение ока превратил­ся в ужас перед помилованием, которое предложил ему король. Он с изумлением понял, что уже перешагнул границу, отделяющую его от всего его прежнего мира, и мир этот окончательно скрылся из виду, как скрыва­ется из виду поглощенный морской пучиной корабль с поднятыми парусами. Произошел необратимый разрыв со всем его прошлым, разрыв, против которого он от­чаянно боролся и который ему все же пришлось благо­словить, ибо он никогда, никогда не смог бы предать освобожденных им узников, ведь их свобода стала и его собственной свободой.

Тем временем лицо короля, так и не дождавшегося ответа, приняло выражение сердитой озабоченности; казалось, король вот-вот снимет маску доброжелатель­ности.

– Почему же вы не благодарите маркизу? – резко спросил он, не выдержав затянувшейся паузы. – Вы что, не согласны?.. – Последние слова прозвучали вы­зывающе, почти враждебно.

– Да, я не согласен, сир, – услышал герцог свой соб­ственный голос. Его голос, словно сделавшись самосто­ятельным, сам складывал слова в предложения без ка­ких бы то ни было усилий говорящего, как будто их диктовала глубочайшая внутренняя необходимость. – Я не согласен, ибо не могу признать справедливым, что дарованная мне милость не распространяется и на уз­ников.

Король и на этот раз совладал с собой.

– Что значит по отношению ко мне «не могу при­знать справедливым»? Вы не хуже меня знаете о том, что Нантский эдикт отменен [10].

– Но не отменен закон человечности и сострада­ния, – вновь услышал герцог свой голос как бы со сто­роны.

Высоко поднятые брови короля сошлись на пере­носице, образовав почти вертикальную линию – пред­вестницу грозы.

– Не забывайте, герцог, что вы говорите с королем Франции, христианнейшим из королей, святой долг ко­торого – охранять веру своей страны, – возвысил го­лос король. – Кто поручится мне за то, что ваши осво­божденные узники не станут еще одной угрозой для этой веры?

– Я, сир, я готов поручиться за это, – ответил гер­цог, или, вернее, тот самый, непоколебимо самостоя­тельный голос, в котором он каждый раз узнавал свой собственный.

Однако и в голосе короля теперь слышна была не­произвольная властность:

– Как вы себе представляете это поручительство? – Вы что же, готовы отправиться в тюремную башню Эг-Морта вместо своих узников?

В третий раз за сегодняшний день призрак башни Эг-Морта угрожающе вырос перед внутренним взором герцога. Неужели достигнутая им свобода и в самом деле обернется для него узничеством? Наступило тягостное молчание, затем герцог тихо, но очень отчет­ливо произнес:

– Не забывайте, сир, что есть свобода, перед ко­торой бессильна даже власть короля Франции.

– Я полагаю, герцог, что для вас будет лучше, если мы закончим этот разговор. – В голосе короля послы­шалась нескрываемая угроза, и слова его следовало рас­ценивать как однозначное требование немедленно уда­литься!

Но герцог не уходил. Он не тронулся с места.

– Сир, я прошу свободы для узников, – повторил он.

Он вдруг увидел, что самообладание вот-вот поки­нет короля.

– Разве вы не поняли, что мы с маркизой хотим остаться одни?! – грозно воскликнул король. – Чего вам здесь, собственно, еще нужно?

Герцог на миг оцепенел. Но в ту же секунду в нем вскипел гнев.

– Мне очень жаль, сир, что я не явился перед вами в траурном платье, как некогда маркиз де Монтеспан явился перед вашим предшественником.

Лицо короля сделалось серым, как пепел, смертель­но раненная гордость его коршуном взвилась вверх.

– А помните ли вы, сколько времени маркиз де Монтеспан после этого провел в Бастилии? – спро­сил он ледяным тоном. – Нет, вы не помните. Ну что ж, у вас будет возможность как следует подумать об этом. – И, повернувшись к маркизе: – Я слышал, сударыня, вам отказывают в абсолюции, настаивая на вашем отъезде из Парижа, – я не стану чинить вам препятствий – поезжайте туда, где Церкви угодно вас видеть.

С этими словами король, не прощаясь, покинул опочивальню. Когда за ним закрылась дверь, маркиза в изнеможении опустилась в кресло и закрыла лицо сво­ими маленькими ручками, ставшими вдруг такими бес­сильными.

– Это конец… – выдохнула она. – Это конец. Ах, зачем вы заговорили о маркизе де Монтеспане!

– Я должен был заговорить о нем много лет назад, Ренет, – ответил герцог. – Я должен был помочь тебе защитить нашу любовь. Но я не помог тебе. Я принял участие в этой постыдной сделке. Прости меня!

Он вновь невольно перешел на «ты», но она не за­мечала этого, продолжая причитать:

– О, эта проклятая поездка в Эг-Морт! Я сразу по­чувствовала перемену, как только вы вернулись. Что же там с вами могло произойти?

– Произошло вот что, Ренет, – отвечал герцог, – Я встретил там человека, который за правду своей жизни пожертвовал всем и готов терпеть любые стра­дания, в то время как мы пожертвовали правдой на­шей жизни ради внешнего успеха и блеска. Но с этим навсегда покончено – разве ты сама не чувствуешь осво­бождения?

– Освобождения? – повторила она, как эхо. – Освобождения?.. Да неужели ты не понял, что имел в виду король, говоря о Бастилии?

– Понял, – серьезно ответил он. – Я все понял. – Произнося эти слова, он с удивлением обнаружил, что страх перед заточением исчез.

Она изумленно смотрела на него широко открыты­ми глазами.

– Король не пощадит тебя! – запричитала она вновь. – Я знаю его, он всегда ненавидел тебя, потому что знал о том, что было между нами!.. Ах, все, что он делал для меня ради тебя, родилось из этой ненависти, постоянного чувства, что он должен платить тебе неус­тойку за утрату меня, – ведь он слишком горд, чтобы просто отнять меня у другого. Теперь, когда он отрекся от меня, он не станет утруждать себя излишней дели­катностью. Ты должен уехать! И немедленно, если хо­чешь вовремя добраться до границы.