Каролина Светлая - Дом «У пяти колокольчиков»

Но стоило лишь ей заговорить своим медовым голосом, с присущей ему мягкой, кошачьей интонацией, о том, как опасается она за здоровье Ксаверы, внешне столь переменившейся, и как рада она видеть Клемента в своем доме, даже готова предпочесть его всем прочим молодым людям, — Ксавера сразу поняла: любви ее угрожает опасность, опекуны озабочены тем, как отвадить Клемента, и не погнушаются никакими средствами, лишь бы рано или поздно достичь этой цели. Ведь она их собственность, вещь; более того, вещь необходимая и всегда должна остаться ею. Давным-давно предрешено, как обойтись с нею, ее сердцем, ее счастьем…

Ксавера отвечала бабушке спокойно, но уклончиво, стараясь ничем не выдать себя и не показать, что проникла в ее замыслы. Однако на душе девушки становилось все тоскливее. Есть ли у нее другой советчик и защитник, кроме Клемента? Казалось, нет другого выхода, как только обратить его внимание на то, что происходит и может произойти. Это решение пришло к ней после большой внутренней борьбы. Чувства ее в последнее время стали тоньше, восприятие обострилось, и хоть она знала, что Клемент ее любит, все-таки не была уверена, желает ли он иных отношений, чем те, которыми до сих пор довольствовались другие мужчины. А может быть, он думал просто немного развлечься, не считая ее достойной ни своей руки, ни своего имени?

— Боже мой, ведь я и сама знаю, что недостойна его: ведь все станут смеяться над ним, насмешки так и посыплются со всех сторон, вздумай он возвысить до себя Королеву колокольчиков!

Вряд ли когда претерпевали возлюбленные, будучи уверены во взаимном счастливом чувстве, столько мук, сколько Клемент и Ксавера! Все, чем жили они сами, все, с чем доводилось им сталкиваться, доставляло душевную боль, вызывало угрызения совести; могли ли они не прильнуть душой друг к другу, так страдая?

Минуло несколько дней, прежде чем Ксавере удалось поговорить с Клементом наедине. Бабка неотступно следила за ними; со свойственной ей одной находчивостью она изыскивала всевозможные предлоги, лишь бы то и дело входить в грот, вмешиваться в их беседу, переводя ее в другое русло. Клемент тоже понял, что за всем этим скрывается нечто большее, чем простая случайность. Он видел, что они с Ксаверой находятся под постоянным неусыпным надзором, и во взгляде его она часто читала досаду и нежелание мириться с таким положением.

Однажды, когда молодые люди прохаживались по саду и ключница по какому-то чрезвычайному поводу была отозвана в дом, Ксавера торопливо шепнула:

— Бабушка все время сидит с нами, чтобы мы не могли заниматься. Она говорит, что ученье идет мне во вред — будто я от него чахну; боюсь, в ближайшие дни она совсем запретит занятия.

Тягостное чувство охватило Клемента: неужели ему суждено потерять Ксаверу, а ей суждено погибнуть для всего, что прекрасно и свято в этой жизни? Неужто ей предстоит погрязнуть в этом болоте? Нет, не бывать этому! Забыв о своей всегдашней осторожности, он отвечал ей с горящим взглядом:

— Еще немного терпения — всего каких-нибудь несколько недель! Когда разрешатся великие вопросы, я буду всецело принадлежать вам и защищу вас. Тогда вам уже не надо будет повиноваться тем, кто с дурным умыслом присвоил себе право распоряжаться вашей судьбой. Человеку не нужны посредники для общения с богом, который дал каждому из нас разум и сознание. Обратясь к своему сердцу, мы сами поймем, чего он желает от нас, ибо в наших сердцах начертал он святейшие из своих законов…

Внезапно Клемент умолк: прямо перед собой, меж куртин, он увидел отца Иннокентия, который, несмотря на густой сумрак, читал свой молитвенник, чем и выдавал себя: глаза его, правда, бегали по строчкам, но все внимание было поглощено совершенно другим. Терпение юноши было исчерпано до конца; чувствуя, что он уже не в силах больше сдерживаться, Клемент быстро простился с Ксаверой и, не дожидаясь пани Неповольной, вышел из сада.

Ксавера осталась стоять там, где они расстались. Боже, что она слышала! Эти злополучные врезавшиеся в ее память слова! Нечаянно они вырвались у него? А может быть, не случайно? Не он ли автор той прокламации, которая так и запечатлелась в ее мозгу, и он повторил их, движимый теми же чувствами, что и в ту минуту, когда они вылились у него из-под пера?

Ксавера точно окаменела от охватившего ее ужаса. Все кружилось у нее перед глазами в бешеном вихре: деревья, клумбы, грот неслись куда-то в ужасном танце… Где же были ее ум, ее сообразительность? Где же были ум и проницательность отца Иннокентия, бабушки?

Он, и никто другой, был автором смелых воззваний к народу, он глава заговорщиков, он тот, кого так старательно и упорно разыскивают; он ведет всех за собой, являясь душой тайного сопротивления, готовится провозгласить новый общественный порядок, подняв на борьбу всю Прагу! Кто иной способен на это, как не Клемент? Несчастный Клемент, любимый Клемент — ее Клемент!

Еще немного, и она произнесла бы его имя вслух, оно вырвалось бы у нее с воплем невыразимого горя и страха; казалось, она задыхается от своего ужасного открытия, и чем решительнее отталкивает его от себя, тем вернее убеждается: да, это правда, — пока не осталось даже искры надежды, что это может быть ошибкой. Сама не желая того, Ксавера припомнила многие его слова и суждения, подобные только что услышанным, вспомнила, какой испытующий взгляд бросил он на нее, когда она раз заговорила с ним о деятельности тайных обществ в Праге, как уклончиво иногда отвечал он на совсем простые вопросы, удивляя ее тем, вспомнила, какое направление невольно принимали все их беседы, и тогда поняла, почему он так долго отворачивался от их дома, избегал ее, и в конце концов сам пришел к ней.

Нет сомнения, то он, Клемент, — глава заговора! Но важно не это — другое: как быть теперь?

Ксавера больше не думала, кто такой был он и кто она. Его вера — и ее вера, его дело — ее дело, прочее недостойно внимания. Тревога за него поглощала ее целиком, все казалось ей ничтожным, смешным в сравнении с необходимостью предупредить его об опасности, предостеречь, спасти.

Она благодарила бога за то, что бабушка мучила его целый вечер пустыми разговорами. По крайней мере Клемент упомянул о званом ужине сегодня вечером у его отца в честь офицеров выступавшего утром из Праги полка, а также о новом спектакле в театре, куда он пойдет, прежде чем присоединится к пирующим. По крайней мере известно, где его искать.

Как же быть? Написать ему?

Но письмо легко может попасть в чужие руки или дойдет до него, когда уже будет поздно. Если заметят, что писано наспех, это возбудит подозрения, если же ограничиться намеками, Клемент не поймет, в чем дело, откровенные же слова испугают его, и он может сгоряча решиться на опрометчивый шаг…