Каролина Светлая - Дом «У пяти колокольчиков»

Поскольку Розичка скотину уже не пасла, то Яхима она видела лишь изредка, однако часто вспоминала о нем и о его проделках и думала, какое все же у него доброе сердце, несмотря на все его выходки Да и он уже не ходил на пастбище со скотиной — стал у священника младшим батраком, но по-прежнему дичился, и все по-прежнему сторонились его, потому как он задирал и встречного, и поперечного. И вел он себя так же, как раньше на пастбище, — наскакивал на всех, потому кто в каждом видел недруга; надо всеми насмехался, чтобы никто первый не поднял на смех его самого. Яхим из кожи вон лез, лишь бы только все забыли, что он Скалак. И в то же время позволял себе дикие выходки, доказывавшие всем, что он точно такой же, как были его деды и прадеды. Словом, ужиться с ним было трудно. Не завелось у него ни единого приятеля, и, когда в усадьбе происходила драка, никто не хотел за него заступиться. Он только усмехался, делая вид, словно рад этому, однако Розичке чудилось, что смех этот не от чистого сердца. Боже сохрани, она не обронила ни слова; она и глянуть-то на него не смела, не то чтобы пожалеть.

— Что ты смотришь на меня, будто первый раз видишь? — раскричался он однажды, догадавшись, что она читает в его душе, и ухмыльнулся так зловеще, что она похолодела. «И кто бы подумал, что у него доброе сердце, когда он так ершится?» — подивилась Розичка и отошла прочь, не начав задуманного разговора.

Священник (это был, как и водится, достойный человек и истинный пастырь своих прихожан) часто сокрушался, видя, что не может Скалака приучить к людям. Часто убеждал он Яхима, чтобы тот бросил свои дурные замашки: тогда бы люди оценили его ловкость и умение, поняли бы, какой он искусный и проворный парень, — всех богатеньких сынков заткнет за пояс.

— Какой есть, такой и есть, — отвечал Яхим с вызовом, — коли бог хотел, чтобы я был другим, другого бы и сотворил.

Когда же священник его от себя не отпустил и вновь попытался воззвать к его совести, Яхим резко ответил, что он не в церкви, чтобы слушать проповеди.

— Да, теперь я вижу, — промолвил огорченный священник, — что из тебя до самой смерти ничего путного не получится. Яблочко от яблони недалеко падает.

Тут Яхим набросился на него с такой яростью, словно хотел задушить; на счастье, старший работник схватил его и увел.

Такой проступок нельзя было обойти молчанием. Яхима вызвали в управу и осудили на трое суток заключения для острастки.

— По-настоящему, ты заслуживаешь трех лет тюрьмы, — сказал ему начальник, который вел допрос.

— А чего заслуживает тот, кто позорит отца перед сыном? — дерзко спросил его Яхим, и начальник велел поскорее отвести паренька в холодную, чтобы дальнейшими вопросами тот не поставил его в затруднительное положение.

Выйдя из заключения, Яхим остался не у дел. Ни за что на свете он не стал бы просить бывшего хозяина взять его обратно, хотя тот только того и ждал. В других местах на службу его взять не захотели, батраком тоже не брали: ведь он, где бы ни поденничал, везде хотел командовать. Яблочко от яблони недалеко падает. Попалась ему расстроенная отцова скрипка. Умел он на ней, к счастью, сносно пиликать, вот и потянулся от корчмы к корчме, точно так же, как и отец его прежде. Что зарабатывал, то уплывало в тот же вечер; что не пропивал, то проигрывал в карты; что не проигрывал, шло веселым девкам на сласти. Передрался он со всеми, кто на него косо глянуть посмел, и воротился в родительскую пещеру, лишь когда платье превратилось в лохмотья, а сам он от ран и синяков не мог уже двигаться.

Повалился он на сырую солому, предоставив матери латать его одежду, стирать рубашки и перевязывать раны. А чуть встал на ноги, подхватил опять свою скрипку и снова принялся кутить, играть в карты и буянить. Некоторое время спустя пошли слухи, что он таскается по округе с какой-то цыганкой-аферисткой и что она его содержит.

Розичка все это слышала от детворы, и каждая такая весть, как нож, вонзалась ей в сердце. Всяк его корил, всяк хаял. Только она одна знала, что не злой он, и ей было больно, что никто, кроме нее, этого не понимает; она почти гневалась за это на соседей.

Настал праздник святого духа {52} 52 Праздник святого духа — католическое название религиозного праздника троицы. . Для горных мест это такая же пора, что для равнины май: леса зеленеют, из-под камней пробиваются цветы, каждый прутик словно обернут лепестками, по лугам и пройти нельзя — трава поднялась чуть не по пояс, и такое многоцветье, что в глазах рябит.

На первое богослужение Розичка пошла, против своего обыкновения, к ранней обедне, между тем как парни и девушки бывают у поздней. Они приходят в красивых нарядах, сговариваются, где и на каких посиделках встретятся вечером. Но Розичка была набожна; в такой большой праздник хотелось ей помолиться. А для этого гораздо лучше побыть в церкви в ранние часы, когда там собираются люди постарше.

Утро выдалось прекрасное. Горы уже сверкали под солнцем, но в долине было еще холодно и сыро, и луговые цветы, обрамлявшие дорогу, склоняли к самой земле свои чашечки, отягченные росой.

Но ярче всех вершин сверкала Скалакова гора. Посмотрев в ту сторону, Розичка вздохнула. В тот же миг чуть ли не из-под ног у нее неожиданно взвился жаворонок, и в голубом небе полилась веселая песня. И от этой песни на глазах у Розички выступили слезы, словно тяжелые капли росы. Вспомнила она Яхима — ведь когда-то на своей свистульке он подражал голосу этой птахи, а нынче какие тоскливые либо зазорные песни выводит его скрипка в вонючих, грязных трактирах, и какие, наверное, дурные женщины его тянут за собой и позорят на весь белый свет!

От этих мыслей ей сделалось тяжко, будто холодный камень на грудь навалился. И не осталось уже радости от встречи с прекрасным утром, и вот, вместо того чтобы идти к церкви, свернула она на узкую тропку, что вела в рощу, чтобы не встречать знакомых и от посторонних взоров укрыться. Не хотелось ей, заплаканной и грустной, попадаться сейчас на глаза людям. Еще стали бы расспрашивать, что с ней, а этого она сказать не могла. А вдруг все узнали бы, что плачет она из-за того негодяя, от которого последняя девушка в поместье нос воротит? Наверняка осудили бы за мягкосердечие и слабость!

В роще было еще краше, чем в поле. Солнце касалось лишь самых высоких верхушек, всюду прохлада, тишина… А запах… Розичка шла все спокойнее, и все меньше хотелось ей снова очутиться между людьми.

«Ах, да ведь повсюду храм божий, — подумала она наконец, — помолюсь-ка я сегодня под этими тенистыми деревьями; эти своды надо мной куда красивее каменных сводов в церкви». Она зашла подальше в глубь просеки, чтобы ей никто не помешал; опустилась на колени под молодым буком. Там, наверху, только что проснулись в гнезде два диких голубя. Они сладко и нежно заворковали, и девичья молитва вознеслась к небу, словно жаворонок со всходов. Вдруг ей послышалось, будто тяжко вздохнул кто-то; она огляделась, но поблизости никого не было. Розичка снова молитвенно сложила руки и обратилась душой к небу, но снова раздался тяжкий, горестный вздох. И опять она никого не увидела. Но молиться больше уже не могла; кто-то и впрямь был неподалеку и очень страдал. Скорее всего шел человек в церковь, по дороге ему сделалось плохо, и вот теперь он лежит на земле, не в силах идти дальше. Розичка быстро встала, осмотрелась и увидела: поодаль, в цветущей ежевике, что-то черное шевелится. Она подошла поближе — и правда: лежит в кустах ничком мужчина, одежда на нем рваная, грязная. Нет, про этого не скажешь, что он занемог по дороге в церковь! Она уже хотела было повернуться и уйти, но тут увидела раздавленную скрипку…