Каролина Светлая - Дом «У пяти колокольчиков»

Эва, двойным! Стало быть, женщине открывается сейчас правда божья; кабы тройным вызванивал — значит, мужчине. Под липой новая волна изумления и догадок: кто ж это из соседок почил вечным сном, в чьем же дому смерть?

Кумушки решают дождаться пономаря, чтобы, как только он выйдет из церкви, тут же и спросить его об этом. Пусть себе скотина мычит у пустого желоба, пусть яичница подгорает в печи, пусть забирается кошка в раскрытую кладовку и лакомится чем хочет, пусть муж ворчит сколько угодно — дескать, опять не дождаться обеда, — они не тронутся с места, пока не утолят свое любопытство. Право же, узнать из первых рук такую новость стоит всех этих мелких неприятностей. Тем более что муж быстро остынет, как только жена выложит ему, в чем дело; и во всех домах не только сегодня, но и еще много дней кряду будут толковать, судить да рядить об этой неожиданной смерти.

Тому, кто не знает, следует сказать, что разговоры для нас, жителей гор, примерно то же, что для рыбы — вода, для ребенка — мед, для птицы — воля, для луга — роса. Кто хочет, чтоб мы помалкивали, тот желает нашей смерти, не иначе. Лучше мы все, сколько нас ни есть под Ештедом, будем сидеть без хлеба, без соли, на одной сухой картошке, но от доброй беседы мы не откажемся, в разговорах мы облегчаем душу, черпаем новые силы, находим исцеление, разговор — это наша исповедь. Ни за что на свете девица не пойдет у нас одна за травой, ребенок — по ягоды, мужик не отправится один в путь-дорогу, а баба — за хворостом. Что бы мы ни делали, все делаем сообща, иначе у нас работа не спорится, скука одолевает и ни к чему душа не лежит. Зато когда рядом с нами есть еще кто-то, с кем можно поговорить обо всем мыслимом и немыслимом, то тут уж дело у нас так и горит, так и пляшет, любо-дорого посмотреть, всем понизовым на диво!

Кумушки как на иголках — не дождаться пономаря! Что-то больно долго не выползает он сегодня из своей каморки! Видать, и впрямь стареет, надо бы его преподобию приискать кого-нибудь попроворнее. Наконец тот появляется на пороге.

— Кто помер-то, куманек? — выпаливают все в один голос, да так громко, что заглушают бряцанье и скрежет ключа в замочной скважине, отчего в другое время, когда отпирают или запирают церковь, мороз дерет по коже.

— Как?! Неужто вы еще не знаете? — разыгрывает пономарь удивление; он еще знатный шутник, хотя голова у него уже что яблоня в цвету и ходит весь согнувшись. — В какую ж это книгу, голубушки, записать сие? Небывалые вещи творятся на белом свете! Видит бог, это неспроста, помяните мое слово, неспроста. Не иначе как вскорости сбудется давнее пророчество о наших горах: провалятся они в тартарары, а на их месте озеро выступит!

— Полно, мы уже слыхали, как вы в церкви вызванивали, нечего нам тут теперь языком трезвонить, и без того помним, что вы наш пономарь!

— Да как же мне не удивляться?! По сю пору обо всем, что бы у нас ни случилось, вы знали часом раньше, чем тот, кого это касалось. На себе испытал… Молодая Лукашиха преставилась, а вам про то ничего не известно?!

— Молодая Лукашиха?! Быть того не может! Это как же так, только вчера вечером я повстречала ее в лощине!

— И я вчера ее видала, она белье развешивала на изгороди.

— Говорю вам, преставилась молодая Лукашиха, перед самым полуднем отдала богу душу, дочку оставила.

— Ах ты бедная сиротинушка, то-то не легко было матушке расставаться с тобой!

— Говорят, смерть ей выпала легкая, она и не знала, что отправляется туда, куда всем нам до единого суждено отбыть — годом раньше, годом позже. Уснула, да так уж и не проснулась.

— Дай бог, чтоб земля ей была пухом!

— И чтоб счастье ей улыбнулась на том свете. Ангелом она не была, но и худого о ней тоже ничего не скажешь.

— Лукаш вешаться не побежит оттого, что она померла!

— Еще бы, побежал… Ведь он только потому на ней и женился, что покойные родители настояли, грозили проклясть его, коли ослушается. Э, да что там! Все, кто видел их вместе, сразу подмечали: не пара они друг другу. Лукаш глядит так, ровно он над тремя замками владыка, она же возле него, что былинка, все головушку клонила. Жизни в ней отродясь не было, да и здоровья тоже.

— Теперь-то Лукаш сможет наконец выбрать себе жену по сердцу. И то сказать, уж больно его было жаль. Посмотрели бы вы на него, когда он шел мимо этой липы венчаться… Он был такой бледный, точно дружки не к алтарю его вели, а на казнь. Как не пожелать ему счастья и добра?! Такого соседа, как он, поискать; сам никого не обидит и в обиду никого не даст; коли может услужить — услужит охотно; правда, порой в него точно бес вселяется, ну да что уж там… Кто из нас без греха?!

— И кто бы предсказал Вендулке Палоуцкой, что она все-таки выйдет за Лукаша?! С той поры как огласили его помолвку с другой, Вендулку не видать было ни на одной танцульке, ни на одном храмовом празднике, а ведь девушка эта — огонь да ртуть! Но раз она не стала женой Лукаша, то и ни за кого выйти не захотела.

— И чем только она не угодила старикам? Ума не приложу! Ведь и красивая, и честная, и не белоручка какая. Да к тому же и родней им доводилась.

— Вот оттого-то они сыну и воспретили взять ее в жены. Родители придерживались старой веры и почли бы за грех дозволить Лукашу и Вендулке пожениться, коль скоро их прадеды приходились друг другу родными братьями. Не удалось их разубедить даже его преподобию — стояли на своем, полагая, что никто так не разумеет господа бога, как они. Старики были уверены: ключи от райских врат находятся именно в их руках.

— Так вот оно что… А я частенько ломала над этим голову. Ведь я же всего год, как здесь замужем. Верно, сейчас у Вендулки каждая жилка дрожит, коль она знает, по ком звонят.

— Поди тянуть со свадьбой Лукаш не станет, да и не может. Где хлев полон животины, дом — челяди, а в зыбке — дитя малое, там мужчине без хозяйки долго не обойтись. Не иначе как о шестой неделе после заупокойной направится прямехонько к Палоуцким свататься.

Все произошло именно так, как предсказывали под липой кумушки с пономарем.

Верный давнему в наших горах доброму или недоброму обыкновению, молодой вдовец после заупокойной, отслуженной шесть недель спустя после смерти жены, отправился в сопровождении всех родичей мужского пола в корчму, дабы там утопить в вине и навсегда оставить свою скорбь.

Просидел он с ними в корчме чуть не полдня, попотчевав гостей, как это в таких случаях подобает, хорошим обедом. После трапезы он сердечно поблагодарил их за участие в панихиде, а также в похоронах, и просил, чтоб они и впредь не оставляли его своей дружбой. Все с готовностью пообещали ему это, скрепив обещание рукопожатием и прося, в свой черед, Лукаша оставаться для них добрым, верным сородичем и другом, что он также пообещал и тоже скрепил свое обещание рукопожатием.