Эрнест Хемингуэй - Смерть после полудня

В этот перечень я не включил ни одного «феномена», не рассматривал тех, кто еще не заработал право получить оценку. А феноменов в корриде всегда предостаточно. К моменту выхода этой книги из печати появятся новые. Орошаемые газетной шумихой, они выскакивают как грибы в каждом сезоне, имея за плечами один-единственный стоящий вечер в Мадриде, да и то с быком, который к ним хорошо отнесся; но облетающий к полудню маков цвет можно считать монументом долговечности в сравнении с этими одноразовыми тореро. Лет через пять, питаясь через раз, хотя тщательно следя за своим единственным чистым костюмчиком для кафе, они будут рассказывать, как однажды в Мадриде обставили самого Бельмонте. И может статься, не соврут. И ты спросишь: «Ну а прошлый-то раз как все прошло?» «Да просто не повезло с последним ударом. Проклятая невезуха», — скажет бывший феномен, а ты ему: «Жаль. Впрочем, никакой удачи не хватит всех быков перебить», а перед глазами у тебя возникнет этот «феномен», взопревший, побелевший, чуть ли не блюющий со страху, не в состоянии ни взглянуть на рог, ни подобраться к нему ближе; на песке пара шпаг, кругом разбросаны плащи, он торопился по косой к быку, молясь, чтобы шпага угодила в нужную точку, на арену летят подушечки с трибун, а ассистенты уже готовы вмешаться, чтобы отвлечь быка. Вот уж действительно «не повезло с последним ударом». Это случилось года два назад, и с тех пор он ни разу не выступил, кроме как по ночам в постели, когда он просыпается весь в поту и ужасе; не выйдет он вновь сражаться, пока голод не погонит его на арену, да и то, раз уж все знают, что он труслив и никчемен, ему придется согласиться на быков, от которых отказались все прочие, и если он все-таки заставит себя пойти на какой-то приличный прием, то быки — коли он потерял форму от растренированности — его попросту прикончат. А может, ему вновь «не повезет с последним ударом».

В Испании насчитывается под семьсот семьдесят неудачливых тореро, которые до сих пор пытаются выступать со своим искусством; среди них есть одаренные личности, потерпевшие фиаско из-за страха, найдутся и просто бесталанные смельчаки. Если тебе не повезет, то на твоих глазах кто-то из этих смельчаков погибнет. Летом 1931-го я видел корриду с очень крупными, очень быстрыми, пятилетними быками и тремя стажирующимися матадорами. Старшим по продолжительности карьеры был Альфонсо Гомес по прозвищу Финито де Вальядолид, ему было за тридцать пять, с весьма привлекательной внешностью, полнейший неудачник в профессии, но обладавший достоинством, эрудицией и храбростью, выступавший в Мадриде десять лет кряду и ни разу не заинтересовавший публику, чтобы обосновать перевод из новильеро в полные матадоры. Следующим по старшинству шел Исидоро Тодб, именуемый Алькалареньо II, тридцати семи лет, ростом чуть выше пяти футов, [28] Около 153 см. неунывающий крепыш-коротышка и кормилец четырех детей, не считая овдовевшей сестры и собственной жены, которых он содержал на деньги, зарабатываемые на быках. Из всех качеств тореро у него имелась одна только храбрость, да еще та особенность, что низенький рост, не позволивший стать успешным матадором, сделал его своего рода курьезом, который-то и привлекал публику. Третьим шел Мигуель Касьельес, законченный трус. Впрочем, это скучная и мерзкая история, от которой в памяти осталось лишь, как именно погиб Алькалареньо, а было это настолько дико, что, как я сейчас понимаю, писать о его смерти надо только там, где без этого категорически не обойтись. К примеру, я совершил ошибку, рассказав об этом собственному сыну. Когда я вернулся домой с корриды, он пристал с расспросами, мол, что да как там было, вот я и свалял дурака, рассказал ему, что видел. Он ничего не сказал, только спросил, не погиб ли Алькалареньо потому, что был маленький. Он сам был маленький. Я ответил, да, он был маленький, но еще потому, что не умел делать «крест» мулетой. Если на то пошло, я не говорил сыну, что он погиб, только пострадал, на это-то у меня ума хватило. И тут в комнату вошел кто-то еще, кажется, это был Сидни Франклин, и сказал по-испански: «Он умер».

— Но ты же не сказал, что он умер, — сказал мальчик.

— Я не был уверен.

— Мне не нравится, что он умер, — сказал мальчик.

На следующий день он сказал:

— У меня из головы не выходит тот человечек, которого убили, потому что он был такой маленький.

— Не надо, перестань, — сказал я, в тысячный раз в жизни желая найти способ стереть произнесенные мною слова. — Глупо думать о таких вещах.

— Я не пытаюсь о них думать, только хочется, чтобы ты мне этого не рассказывал, потому что я его вижу каждый раз, когда закрываю глаза.

— А ты думай лучше про Пинки, — сказал я. Так звали одну лошадь в Вайоминге. В общем, некоторое время мы старательно обходили тему смерти стороной. Зрение у меня было такое, что я не мог читать, и вслух читала моя жена. Это был Дэшиел Хэммет, его самый кровавый роман на ту пору, «Проклятье Дейнов», и всякий раз, тогда господин Хэммет приканчивал персонажей, то поодиночке, то целыми горстями, взамен слов «убил», «перерезал глотку», «вышиб мозги», «размазал по стенке» и так далее, она кхе-кхе-кала, так что вскоре комизм этого кхекхеканья так понравился нашему мальчишке, что однажды он заявил: «А помнишь того дяденьку, которого кхекхекнули, потому что он был маленький? Я про него уже не думаю». И я тогда понял, что пронесло.

За 1932 год в полные матадоры произвели четырех человек, из которых двое заслуживают упоминания в качестве возможных претендентов на что-то стоящее, еще один был просто курьезом, ну а четвертого, пожалуй, можно списать как феномен. Тех двоих зовут Хуанито Мартин Каро по прозвищу Чиквито дела Аудиенсиа, и Луис Гомес, он же Эль Эстудианте. Двадцатилетний Чиквито вундеркинд: он сражается с быками с двенадцати лет. Элегантный по стилю, очень изящный, грамотный, эрудированный и компетентный, он обладает внешностью хорошенькой девицы, однако на арене с полной серьезностью дает понять, кто здесь хозяин, и ничего женственного в нем нет, если не считать мордашки, да впрочем, оно куда лучше, чем, скажем, понурый, будто кнутом побитый Чиквело. Что касается недостатков, то хотя его работа грамотна и красива, она все же холодна и бесстрастна; он сражается с быками с таких давних пор, что напоминает осмотрительного и благоразумного матадора-ветерана на закате карьеры, а вовсе не мальчишку, который должен ставить на кон все, чтобы взошла его звезда. Однако он полон ума и замечательного артистизма, так что будет любопытно следить за его профессиональным ростом.

«Эль Эстудианте» Луис Гомес — молодой студент-медик с проницательными глазами, смуглым, симпатичным лицом и телосложением, которое можно, наверное, считать модельным образцом для только что состоявшегося матадора, обладатель грамотного модернистского стиля в духе неоклассицизма, когда речь заходит о плаще и мулете; убивает он быстро и грамотно. После трех сезонов боев в провинции летом и изучения медицины в Мадриде зимой, он дебютировал прошлой осенью в столице в качестве новильеро, добившись большого успеха. В марте 1932-го был произведен в полные матадоры в Валенсии на корридах в Сан-Хосе и, по словам тех афисьонадо, мнению которых я доверяю, он был очень хорош и продемонстрировал многообещающую технику, хотя, говоря о мулете, его отвага и сильное желание показать фаэну порой доводили до крайне опасных ситуаций, о которых он и не догадывался и спасался лишь за счет редкостного везенья и отличной реакции. Со стороны казалось, что он решительно утвердил свое превосходство над быком, но лишь слепая удача выручала его не раз и не два; однако благодаря уму, внутреннему достоинству и хорошему стилю у него есть все шансы стать настоящим матадором, если удача пребудет с ним на протяжении всего первого профессионального сезона.