Джером Джером - Избранные произведения в одном томе [Компиляция, сетевое издание]

Было еще не поздно, а яхта стояла в Харидже. Я сел на поезд «десять сорок пять» и уже в час стоял на борту яхты, беседуя с м-ром Гойлзом. В облике этого толстяка сквозила отеческая заботливость. Я рассказал ему о своих планах: мы минуем Голландские острова и идем в Норвегию, на что он ответил: «Есть, сэр!» — и, как мне показалось, с энтузиазмом воспринял мое предложение; больше того, он сказал, что такое плавание придется и ему по душе. При решении продовольственной проблемы энтузиазм его вспыхнул с новой силой. Количество продуктов, предложенное м-ром Гойлзом, меня, признаться, несколько смутило. Живи мы во времена Дрейка и Испанской Армады, и я бы заподозрил, что на корабле затевается бунт. Но его добродушный смех рассеял мои опасения. Лишнего, заверил он меня, не будет; если что и останется, парни поделят это между собой и возьмут домой — есть, кажется, такой морской закон. Мне показалось, что «лишнего» с избытком хватит команде на всю зиму, но, не желая показаться скаредным, я промолчал. Количество спиртного потрясло меня в не меньшей степени. Сначала я прикинул, сколько нам потребуется самим, и назвал довольно скромную цифру, а затем м-р Гойлз выступил от имени команды. К чести его замечу, что о своих людях он заботился, как о собственных детях.

— Пьянства, мистер Гойлз, я не потерплю, — сказал я.

— Пьянства?! — удивился м-р Гойлз. — Да разве ж это пьянство, сэр, если моряк плеснет себе в чай самую малость рому?

Он объяснил, что его девиз: «Набери хорошую команду и обращайся с людьми по-людски».

— Они будут лучше работать, — сказал м-р Гойлз, — и они к вам вернутся.

По правде сказать, мне не очень хотелось, чтобы они возвращались. Больше того, я возненавидел их заочно: они рисовались мне обжорами и пьяницами. Но м-р Гойлз говорил так убедительно, а я был так неопытен, что уступил и тут. Гойлз же заверил меня, что лично проследит, чтобы по «этой статье» остатков не оказалось.

Набор команды я также возложил на мистера Гойлза. Пара матросов и юнга, заявил он, — больше нам не понадобится. Если речь шла об уничтожении запасов еды и спиртного, то, по-моему, он несколько преувеличивал возможности одного человека, но, быть может, трое — оптимальное число для управления яхтой.

По пути домой я забежал к портному и заказал спортивный костюм, который мне пообещали сшить срочно, а также белую шляпу, после чего поехал к Этельберте и сообщил ей новости. Восторг ее был беспределен, и волновало ее только одно: успеет ли портниха сшить ей новое платье. Ох уж эти женщины!

Мы совсем недавно вернулись из свадебного путешествия, но оно было непродолжительным, и мы решили провести время на яхте вдвоем. И слава Богу, что так решили!

В понедельник мы выехали. Туалеты были готовы в срок. Не помню, в чем была Этельберта, но выглядела она превосходно. На мне же был эффектный темно-синий костюм, отороченный узким белым кантом.

М-р Гойлз встретил нас на палубе и отрапортовал, что обед готов. Должен заметить, что с обязанностями кока он справлялся великолепно. Оценить по достоинству сноровку других членов команды мне так и не удалось — в деле я их не видел, — но теперь, задним числом, я должен заявить, что ребята мне попались лихие.

План мой был таков: как только команда пообедает, мы поднимаем якорь; я закуриваю сигару, мы с Этельбертой облокачиваемся о фальборт и смотрим, как белые скалы отчизны тают на горизонте. Свою часть программы мы с Этельбертой выполнили и стали ждать. Поднять якорь, однако, никто не спешил.

— Что-то они долго копаются, — заметила Этельберта.

— За четырнадцать дней, — сказал я, — им предстоит прикончить хотя бы половину всех припасов. Естественно, обед у них затянулся. Но лучше их не торопить, а то они не осилят и четверти.

— Скорее всего, они пошли спать, — предположила Этельберта немного погодя. — Уже пора пить чай.

Они определенно не спешили. Я прошел на ют и позвал м-ра Гойлза. Звать пришлось трижды, и лишь после этого он чинно поднялся на палубу. За то время, что мы не виделись, он как-то постарел и обрюзг. В зубах он сжимал окурок сигары.

— Доложите, когда вы будете готовы, капитан Гойлз, — процедил я. — Мы выходим в море.

Капитан Гойлз вынул изо рта окурок:

— Простите, сэр, но сегодня ничего не выйдет.

— Почему? Чем вас не устраивает сегодняшний день?

Как известно, моряки — народ суеверный, а понедельник — день тяжелый.

— День как день, сэр, — ответил капитан Гойлз, — только вот ветер мне что-то не нравится. Не похоже, что он переменится.

— А по-моему, ветер дует как раз туда, куда нам надо.

— Вот-вот, — сказал капитан Гойлз. — Это вы правильно выразились: «куда нам надо». Все мы там будем, но спешить не стоит. А если мы выйдем в море при таком ветре, то очень скоро там и окажемся. Понимаете, сэр, — пояснил он, заметив мое недоумение, — это, по-нашему, «береговой ветер», то есть дует он вроде как с берега.

Поразмыслив, я пришел к выводу, что Гойлз прав: ветер и в самом деле дул с берега.

— Может, к утру он и переменится, — утешил меня капитан Гойлз. — В любом случае ветер не такой уж сильный, да и якорь у нас крепкий.

Капитан вставил окурок на прежнее место, а я вернулся к Этельберте и объяснил ей, почему мы стоим. Восторг Этельберты за то время, что мы пробыли на борту, несколько поостыл, и она поинтересовалась, что мешает нам выйти в море при ветре с берега.

— Если ветер дует с берега, то он будет гнать яхту в море, — недоумевала Этельберта. — Если же ветер будет дуть с моря, он отгонит нас к берегу. По-моему, дует как раз тот ветер, какой нужен.

— Ты ничего не понимаешь, дорогая моя, — стал объяснять я. — На первый взгляд это тот ветер, а на самом деле — не тот. Это, по-нашему, по-морскому, — береговой ветер, а ничего опаснее берегового ветра нет.

Этельберте захотелось узнать, чем опасен береговой ветер.

Ее занудство начинало действовать мне на нервы, кажется, я даже повысил голос — однообразное покачивание стоящей на приколе яхты любого доведет до белого каления.

— Долго рассказывать, — ответил я (мне и жизни бы не хватило — я и сам ничего не понимал), — но пускаться в плавание, когда дует такой ветер, — верх беспечности, а я слишком тебя люблю, чтобы подвергать твою жизнь бессмысленному риску.

По-моему я довольно ловко вывернулся, но, прекратив допрос, Этельберта заявила, что в этом случае до завтрашнего дня на палубе делать нечего, и мы спустились в каюту.

Я поднялся ни свет ни заря; ветер дул теперь с севера, на что я и обратил внимание капитана Гойлза.

— Вот-вот, — сокрушенно сказал он. — В том-то и беда, тут уж ничего не поделаешь.

— Значит, по-вашему, сегодня нам выйти опять не удастся? — вскипел я.

Но капитан не обиделся: