Джером Джером - Избранные произведения в одном томе [Компиляция, сетевое издание]

Евреи всегда являлись неотъемлемой частью Праги. Нередко они содействовали христианам в их любимом занятии — взаимоистреблении, и приспущенный над Альтнойшуле [23] Еврейская школа в Праге. флаг свидетельствует об отваге, с которой они помогали католику Фердинанду оказывать сопротивление протестантам-шведам. Пражское гетто — одно из первых в Европе, здесь до сих пор сохранилась крошечная синагога, где пражский еврей молится уже восемьсот лет, а женщины, которым в синагогу входить не положено, стоят на улицах и благоговейно слушают молитву, доходящую до них сквозь слуховые окошечки, специально прорубленные в каменных стенах. Примыкающее к синагоге еврейское кладбище, «Бетшаим, или Дом Жизни», буквально переполнено покойниками, ведь на протяжении веков по закону кости сынов Израиля могли покоиться только на его крошечной территории. Поэтому рассыпавшиеся и разбитые надгробия воспринимаются как свидетельство молчаливой борьбы, происходящей под землей.

Стены гетто давно уже разрушены, но современные пражские евреи по-прежнему неотделимы от своих родных переулков, хотя на их месте с поразительной быстротой возникают прекрасные новые улицы, обещающие превратить этот квартал в самый красивый район города.

В Дрездене нам посоветовали не говорить в Праге по-немецки. В Богемии чешское большинство уже давно испытывает неприязнь к немецкому меньшинству, и немцу, который не обладает былыми привилегиями, лучше на некоторых пражских улицах не появляться. Однако нам ничего не оставалось, как говорить по-немецки, ведь в противном случае нам пришлось бы молчать. Говорят, чешский язык очень стар и имеет давнюю и развитую письменную традицию. В алфавите сорок две буквы, которые могут показаться иностранцу китайской грамотой [24] Очевидно, Джером имеет в виду кириллицу, а не латиницу. — Примеч. перев. .

Такой язык быстро не выучишь, и мы решили, что рискуем меньше, если будем говорить по-немецки; так оно и оказалось. Почему — остается только гадать. Пражане — народ проницательный: легкий иностранный акцент, кое-какие грамматические ошибки, вероятно, подсказали им, что мы вовсе не те, за кого себя выдаем. Впрочем, я на этой гипотезе не настаиваю.

И все же, чтобы не подвергаться излишнему риску, мы осматривали город с помощью экскурсовода. Идеального экскурсовода я не встречал. У нашего же было два существенных недостатка. Английский язык он знал крайне плохо. Если это вообще можно назвать английским. Я-то знаю, что это был за язык. На свою беду, наш экскурсовод обучался английскому у шотландской леди. Я неплохо понимаю по-шотландски, без этого нельзя быть в курсе новинок современной английской литературы; но понимать шотландское просторечье, да еще когда говорят со славянским акцентом, перемежая речь немецкими оборотами, не в силах даже я. В течение первого часа мы никак не могли избавиться от ощущения, что наш гид задыхается. Казалось, он вот-вот в тяжких мучениях умрет у нас на руках. Вскоре, однако, мы привыкли к его манере говорить и научились подавлять естественное желание класть его на спину и рвать ему одежду на груди всякий раз, как он открывал рот. Со временем мы стали кое-что понимать, и тут выявился его второй недостаток.

Оказалось, он недавно изобрел средство для волос и пытается всучить его местным фармацевтам для рекламы и продажи. Большую часть времени он расписывал нам не красоты Праги, а то, как выиграет человечество, если будет потреблять его зелье; наши же кивки он воспринимал как живое свидетельство интереса — и не к городским достопримечательностям, а к его гнусному эликсиру.

В результате ни о чем другом он уже говорить не мог. Руины дворцов и покосившиеся церкви вызывали у него лишь короткие замечания довольно легкомысленного свойства. Свою задачу он видел не в том, чтобы привлечь наше внимание к разрушительной работе времени, а в том, чтобы объяснить, как восстановить разрушенное. Какое нам, дескать, дело до героев с отбитыми головами и плешивых святых? Нас должен интересовать не мертвый, а живой мир: пышноволосые девушки или же девушки не столь пышноволосые, но которые могли бы придать своим волосам пышность, употребляй они «Кофкео», а также молодые люди с лихими усами — из тех, что изображены на этикетке.

Хотел того наш гид или нет, но мир в его понимании делился на две части. Прошлое («до употребления») — болезненный, несчастный, лишенный привлекательности мир. Будущее («после употребления») — мир упитанный, веселый, счастливый. В качестве же гида по достопримечательностям средневековой истории наш чичероне никуда не годился.

Незадолго до расставания он прислал нам в отель по бутылочке своего снадобья. Должно быть, в самом начале нашей экскурсии, не разобравшись, что к чему, мы сами попросили его об этом. Лично я не собираюсь ни хвалить, ни ругать это средство от облысения. Череда постоянных неудач в этой области сломила мою волю; прибавьте к этому постоянно присутствующий запах парафина, пусть даже едва уловимый, который способен вызвать колкое замечание, особенно если вы женаты. Больше я таких средств не употребляю. Ни единой капли.

Свой флакон я отдал Джорджу. Он выпросил его у меня для своего знакомого из Лидса. Позже я узнал, что под этим же предлогом он выклянчил такой же флакон и у Гарриса.

После пребывания в Праге нас не покидал запах чеснока. Джордж сам обратил на это внимание, глубокомысленно заметив, что западноевропейская кухня чесноком явно злоупотребляет.

В Праге мы с Гаррисом оказали Джорджу дружескую услугу. Мы заметили, что в последнее время Джордж пристрастился к пиву. Немецкое пиво — коварная вещь, особенно в жаркую погоду, но отвыкнуть от него не так-то просто. В голову оно не ударяет, зато на талии сказывается. Всякий раз, приезжая в Германию, я говорю себе: «Немецкого пива в рот не возьму. Белое вино местных сортов — да, немного содовой — да, стаканчик пунша — пожалуй. Но пиво — никогда… Разве что в самом крайнем случае!»

Это очень хорошее правило, рекомендую его всем путешественникам. В следующий раз попробую и сам соблюдать его. Джордж же, несмотря на все мои уговоры, отказался от столь строгих ограничений. «В умеренных дозах немецкое пиво полезно, — сказал он. — Стаканчик утром, стаканчик-другой вечером. Это никому не повредит».

Возможно, он прав. Нас же с Гаррисом беспокоили не два, а двадцать стаканчиков, которые выпивал Джордж.

— Мы должны что-то предпринять, — сказал Гаррис. — Дело принимает серьезный оборот.

— По его словам, это у него наследственное, — сообщил я. — У них в роду все страдали от жажды.

— Но ведь здесь хорошая минеральная вода, — возразил Гаррис, — с долькой лимона она великолепно утоляет жажду. Я беспокоюсь за его фигуру. Он потеряет элегантность.