Джеймс Джойс - Избранные произведения. Том II

— Уж он-то своей выгоды не упустит, — говорит Олф. — Я слышал, сейчас он устраивает концертное турне по северу.

— Я тоже слыхал, — говорит Джо. — А что, разве нет?

— Кто? — говорит Блум. — Ах, да. Совершенно верно. Нечто типа летних гастролей, понимаете. Так, отдохнуть.

— Миссис Б. будет яркой и несравнимой звездой [1170], не так ли? — Джо спрашивает.

— Моя жена? — говорит Блум. — Да, она будет петь. Я думаю, все должно быть успешно. Он просто отличный организатор. Отличный.

Хо— хо, так вот оно что, сказал я себе, сказал [1171]. Вот собака-то где зарыта. Буян исполняет мелодию на флейте. Концертное турне. Сынок вонючего симулянта с Айленд-бридж, старого Дэна, который тех же лошадей продавал правительству по два раза во время бурской войны. Мистер Чего-чего. Я к вам насчет налогов, водного и на бедных, мистер Бойлан. Насчет чего?

Налога, водного, мистер Бойлан. Чего-чего? А этот хлыщ, уж он организует ее, это я вам ручаюсь. Все между нами, цыпочка.

Гордость скалистой Горы Кальпы [1172], дочь Твиди, дева с волосами черней воронова крыла. Там возрастала она, там расцветала ее краса, где мушмула и миндаль наполняют воздух своим ароматом. Сады Аламеды [1173]знали легкую ее поступь, оливковые рощи узнавали ее и кланялись, клоня ветви. То непорочная супруга Леопольда, роскошногрудая Мэрион.

И се, зрите, грядет муж из клана О'Моллоев, пригожий и белолицый, с легким румянцем, советник его величества, в законах всеведущий, и с ним принц и наследник благородного рода Лэмбертов.

— Привет, Нед.

— Привет, Олф.

— Привет, Джек.

— Привет, Джо.

— Спаси вас Бог, — говорит Гражданин.

— Спаси и вас Он по Своей доброте, — говорит Дж. Дж. — Чего вы возьмете, Нед?

— Половинку, — Нед отвечает.

Дж. Дж. заказывает им выпить.

— В суде толкались? — Джо спрашивает.

— Да, — отвечает Дж. Дж. — Он все устроит, Нед, — это он Неду.

— Будем надеяться, — говорит Нед.

Значит, какие у этой пары делишки? Дж. Дж. устраивает, чтобы того вычеркнули из списков присяжных, а тот ему помогает перебиться. Его имя-то уже у Стаббса [1174]. Картеж да кутеж с шикарными вертопрахами при моноклях, шампанское рекой и, ясно, завяз по шею в счетах да повестках в суд.

Закладывал свои золотые часы у Камминса на Френсис-стрит, где никто не знает его, а я там возьми да и окажись с Сикуном, тот как раз сапоги из заклада выкупал. Как ваша фамилия, сэр? А он отвечает: Палл. Ага, думаю, этот крепко попал.

Ей— ей, однажды он горько обо всем пожалеет, могу ручаться.

— А вы там не видели этого чокнутого, Брина? — Олф спрашивает. — К.к.:

ку— ку.

— Видели, — отвечает Дж. Дж. — Искал частного детектива.

— Ага, — это уже Нед, — он было прямиком собрался к судье, только Корни Келлехер его завернул, сказал, что надо сначала провести экспертизу почерка.

— Десять тысяч фунтов, — смеется Олф. — Эх, я бы дорого дал за то, чтоб полюбоваться на него перед судьей и присяжными.

— Небось, твоя это работа, Олф? — Джо спрашивает. — Говорите правду, всю правду, ничего кроме правды, и да поможет вам Джимми Джонсон [1175].

— Моя? — возмущается Олф. — Прошу не капать на мою кристальную репутацию.

— Любое заявление, сделанное вами, — Джо ему, — может использоваться как свидетельство против вас.

— Иск у него, конечно, должны принять, — говорит Дж. Дж. — Ведь там подразумевается, что он не compos mentis [1176]. К.к.: ку-ку.

— Засунь компос себе в нос! — Олф смеется. — Ты что, не знаешь, что он чокнутый? Стоит взглянуть на его башку. Ты знаешь, что он по утрам себе помогает рожком для обуви, когда надо на нее шляпу напялить?

— Да, — возражает Дж. Дж., — но в глазах закона истинность порочащих сведений не освобождает от судебной ответственности за их огласку.

— Ай-яй-яй, Олф, — сочувствует Джо.

— Но все-таки, — говорит Блум, — если подумать про бедную женщину, я хочу сказать, про жену его.

— Да, жаль ее, — говорит Гражданин. — И вообще всякую, у которой муж ни то ни се.

— Как это ни то ни се? — Блум спрашивает. — Вы хотите сказать…

— Я хочу сказать, ни то ни се, — Гражданин повторяет. — Такой, который ни рыба ни мясо.

— А черт знает что, — говорит Джо.

— Вот это я и хотел сказать, — говорит Гражданин. — Pishogue [1177], если вам известно, что это значит.

Ну, я чую, каша заваривается. Блум все объясняет, он, мол, имел в виду, как это жестоко, когда бедная женщина всюду должна таскаться за своим тронутым заикой. А что, оно и впрямь жестокое обращение с животными, когда Брина выпускают пастись, нищего этого идиота, бородой по земле метет, от такой картинки небеса дождем прослезятся. А она-то еще нос задирала, когда вышла за него, как же, его троюродный дядюшка — прислужник в церкви при самом папе. Портрет его на стене, с закрученными усами, синьор Брини из Саммерхилла [1178], гутальянец, папский зуав при Святейшем Отце, покинул набережную и переселился на Мосс-стрит. А кто он такой, скажите на милость? Да никто, в третьем этаже комнатенка, семь шиллингов в неделю, окна во двор, и разгуливал, навешав себе на грудь каких-то жестянок в знак вызова всему миру.

— А почтовая открытка, — продолжает Дж. Дж., — означает огласку. В прецедентном деле Сэдгрова против Хоула [1179]это признали достаточным доказательством злого умысла. По моему мнению, иск могут принять.

Опять двадцать пять, приехали. Да кому оно надо, твое мнение? Дай нам спокойно пивка попить. Ей-ей, уже и этого не дадут.

— Ваше здоровье, Джек, — говорит Нед.

— И ваше, Нед, — это Дж. Дж.

— А вот и опять он, — говорит Джо.

— Где-где? — спрашивает Олф.

И, убей бог, он снова плетется мимо дверей, томищи оба под мышкой, а рядом жена и Корни Келлехер, тот зыркнул к нам, проходя, своим оловянным глазом, а сам все время ему отечески втолковывает, пытается всучить гробик, бывший в употреблении.

— А как там дело о канадском мошенничестве? — Джо спрашивает.

— Отложено, — отвечает Дж. Дж.

Это, значит, некто из крючконосой братии по имени Джеймс Воут, он же Шапиро, он же Спарк, он же Спайро, поместил в газетах, что он любому желающему обеспечивает проезд в Канаду за двадцать шиллингов. Чего? Вы что, меня за кретина считаете? Нечего говорить, это все был чистейший блеф. Как вам это? Всех околпачил, не только разных служанок да мужичье из графства Мит, но заодно уж и своих соплеменников. Дж. Дж. рассказывал, там один древний иудей, Зарецкий или как бишь его, стоит на свидетельском месте, не снявши шляпу, льет слезы и клянется святым Моисеем, что его накололи на два фунта.

— А кто вел процесс? — Джо спросил.

— Главный судья, — отвечает Нед.

— Бедный старый сэр Фредерик, — говорит Олф, — его каждый младенец обведет вокруг пальца.

— Большое сердце, больше чем у слона, — Нед за ним. — Ему расскажут страшную сказку про долги за квартиру и про больную жену и кучу детей, и, убей бог, он тут же разрыдается в своем кресле.