Джеймс Джойс - Избранные произведения. Том II

Данлоп, Джадж, что римлянин был самый благородный, А.Э., Арвал, Несказанное Имя, в высоте небес, К.Х., их учитель, личность которого не является тайной для посвященных. Братья великой белой ложи неусыпно следят, не требуется ли их помощь. Христос с сестрою-невестой, влага света, рожденная от девы с обновленной душой, софия кающаяся, удалившаяся в план Будд. Эзотерическая жизнь не для обыкновенного человека. О.Ч. сначала должен избавиться от своей дурной кармы. Однажды миссис Купер Оукли на мгновение улицезрела астральное нашей выдающейся сестры Е.П.Б. [677]

Фу, как нехорошо! Pfuiteufel [678]! Право, негоже, сударыня, совсем негоже глазеть, когда у дамы выглядывает астральное.

Вошел мистер Супер — младой, высокий, легкий и деликатный. Рука его с изяществом держала блокнот — большой, красивый, чистый и аккуратный.

— Вот этот примерный ученик, — сказал Стивен, — наверняка считает, что размышления Гамлета о будущей жизни его сиятельной души — весь этот ненатуральный, ненужный, недраматичный монолог — такие же плоские, как и у Платона.

Джон Эглинтон сказал, нахмурившись, дыша ярым гневом:

— Я клянусь, что кровь моя закипает в жилах, когда я слышу, как сравнивают Аристотеля с Платоном.

— А кто из них, — спросил Стивен, — изгнал бы меня из своего Государства [679]?

Кинжалы дефиниций — из ножен! Лошадность — это чтойность вселошади. Они поклоняются зонам и волнам влечений. Бог — шум на улице: весьма в духе перипатетиков. Пространство — то, что у тебя хочешь не хочешь перед глазами. Через пространства, меньшие красных шариков человечьей крови, пролезали они следом за ягодицами Блейка в вечность, коей растительный мир сей — лишь тень. Держись за здесь и теперь, сквозь которые будущее погружается в прошлое [680] [681].

Мистер Супер, полный дружеского расположения, подошел к своему коллеге.

— А Хейнс ушел, — сообщил он.

— Вот как?

— Я ему показывал эту книгу Жюбенвиля [682]. Он, понимаете, в полном восторге от «Любовных песен Коннахта» Хайда. Мне не удалось привести его сюда послушать дискуссию. Он тут же побежал к Гиллу покупать их.

Спеши скорей, мой скромный труд,

К надменной публике на суд [683].

Как горький рок, тебя постиг Английский немощный язык.

— Дым наших торфяников ему одурманил голову, — предположил Джон Эглинтон.

Мы, англичане, сознаем. Кающийся вор. Ушел. А я курил его табачок.

Мерцающий зеленый камень. Смарагд, заключенный в оправу морей [684].

— Люди не знают, как могут быть опасны любовные песни, — оккультически предостерегла Расселова яйцевидная аура. — Движения, вызывающие мировые перевороты, рождаются из грез и видений в душе какого-нибудь крестьянина на склоне холма [685]. Для них земля не почва для обработки, а живая мать.

Разреженный воздух академии и арены рождает грошовый роман, кафешантанную песенку. Франция рождает в лице Малларме изысканнейший цветок развращенности, но вожделенная жизнь — такая, какой живут феаки Гомера, открывается только нищим духом [686].

При этих словах мистер Супер обратил к Стивену свой миролюбивый взор.

— Понимаете, — сказал он, — у Малларме есть чудные стихотворения в прозе, Стивен Маккенна мне их читал в Париже [687]. Одно из них — о «Гамлете» [688].

Он говорит: «Il se promene, lisant au livre de lui-meme» [689], понимаете, читая книгу о самом себе. Он описывает, как дают «Гамлета» во французском городке, понимаете, в провинции. Там выпустили такую афишу.

Его свободная рука изящно чертила в воздухе маленькие значки.

HAMLET ou LE DISTRAIT

Piece de Shakespeare [690]

Он повторил новонасупленному челу Джона Эглинтона:

— Piece de Shakespeare, понимаете. Это так похоже на французов, совершенно в их духе. Hamlet ou…

— Беззаботный нищий [691], — закончил Стивен.

Джон Эглинтон рассмеялся.

— Да, это подойдет, пожалуй, — согласился он. — Превосходные люди, нет сомнения, но в некоторых вещах ужасающе близоруки.

Торжественно-тупое нагроможденье убийств.

— Роберт Грин назвал его палачом души [692], — молвил Стивен. — Недаром он был сын мясника [693], который помахивал своим топором да поплевывал в ладонь.

Девять жизней заплачено за одну — за жизнь его отца [694]. Отче наш иже еси во чистилище. Гамлеты в хаки стреляют без колебаний [695]. Кровавая бойня пятого акта — предвидение концлагеря, воспетого Суинберном [696].

Крэнли, я его бессловесный ординарец, следящий за битвами издалека.

Врагов заклятых матери и дети,

Которых кроме нас никто б не пощадил…

Улыбка сакса или ржанье янки. Сцилла и Харибда.

— Он будет доказывать, что «Гамлет» — это история о призраках, — заметил Джон Эглинтон к сведению мистера Супера. — Он, как жирный парень в «Пиквикском клубе», хочет, чтоб наша плоть застыла от ужаса [697].

О, слушай, слушай, слушай! [698]

Моя плоть внимает ему: застыв, внимает.

Если только ты…

— А что такое призрак? — спросил Стивен с энергией и волненьем. — Некто, ставший неощутимым вследствие смерти или отсутствия или смены нравов. Елизаветинский Лондон столь же далек от Стратфорда, как развращенный Париж от целомудренного Дублина. Кто же тот призрак, из limbo patrum [699]возвращающийся в мир, где его забыли? Кто король Гамлет?

Джон Эглинтон задвигался щуплым туловищем, откинулся назад, оценивая. Клюнуло.

— Середина июня, это же время дня, — начал Стивен, быстрым взглядом прося внимания. — На крыше театра у реки поднят флаг. Невдалеке, в Парижском саду, ревет в своей яме медведь Саккерсон. Старые моряки, что плавали еще с Дрэйком, жуют колбаски среди публики на стоячих местах [700].

Местный колорит. Вали все что знаешь. Вызови эффект присутствия.

— Шекспир вышел из дома гугенотов на Силвер-стрит. Вот он проходит по берегу мимо лебединых садков. Но он не задерживается, чтобы покормить лебедку, подгоняющую к тростникам свой выводок. У лебедя Эйвона иные думы [701].

Воображение места. Святой Игнатий Лойола, спеши на помощь! [702]

— Представление начинается. В полумраке возникает актер, одетый в старую кольчугу с плеча придворного щеголя, мужчина крепкого сложения, с низким голосом. Это — призрак, это король, король и не король [703], а актер — это Шекспир, который все годы своей жизни, не отданные суете сует, изучал «Гамлета», чтобы сыграть роль призрака. Он обращается со словами роли к Бербеджу [704], молодому актеру, который стоит перед ним по ту сторону смертной завесы, и называет его по имени:

Гамлет, я дух родного твоего отца,

и требует себя выслушать. Он обращается к сыну, сыну души своей, юному принцу Гамлету, и к своему сыну по плоти, Гамнету Шекспиру, который умер в Стратфорде, чтобы взявший имя его мог бы жить вечно.

— И неужели возможно, чтобы актер Шекспир, призрак в силу отсутствия, а в одеянии похороненного монарха Дании [705]призрак и в силу смерти, говоря свои собственные слова носителю имени собственного сына (будь жив Гамнет Шекспир, он был бы близнецом принца Гамлета), — неужели это возможно, я спрашиваю, неужели вероятно, чтобы он не сделал или не предвидел бы логических выводов из этих посылок: ты обездоленный сын — я убитый отец — твоя мать преступная королева, Энн Шекспир, урожденная Хэтуэй?