Джеймс Джойс - Избранные произведения. Том II

Чревовещание. Рот у меня закрыт. Думают, у меня в животе. Что?

Желаешь? Ты? Я. Хочу. Чтоб. Ты.

Гвардеец проклятье ему прохрипел. Налился кровью от ярости, чертов ублюдок. Удачная мысль, юнец, прийти сюда. Жить тебе остается час, Последний твой.

Тук. Тук.

Пик ужаса. Они чувствуют жалость. Уронить слезу о мучениках. Обо всем, что умирает, стремится, до смерти жаждет умереть. Обо всем, что рождается.

Бедная миссис Пьюрфой. Надеюсь, разрешилась уже. Потому что их лона.

Влага лона женщины зрачок глядел сквозь ресниц частокол, вслушиваясь, спокойно. Когда она помалкивает, видишь, какие красивые у нее глаза. По той реке. И каждый раз, когда медленно вздымалась атласная волна ее груди (ее вздымающиеся округ), красная роза вздымалась медленно и медленно опускалась. Ее дыхание — в такт сердцу, дыхание это жизнь. И все крохотные крохотные завитки, девичьих волос папоротниковый узор, трепетали в такт.

Но взгляни. Уж меркнут звезды. О, роза! Кастилии. Заря. Ха. Лидуэлл.

Так это ему, а не. Влюбился. И я так могу? Брось, погляди-ка вокруг нее.

Пробки, лужи пены пивной, пустые бутылки.

На гладкую рукоять пивного насоса Лидия ручку положила легонько, мягонько, предоставь-ка это моим рукам. Все потеряно в порыве жалости к пареньку. Взад-вперед, взад-вперед: блестящую рукоять (знает про его глаза, мои глаза, ее глаза) большой и указательный пальцы, жалея, гладили: оглаживали, поглаживали, а потом, нежно касаясь, скользнули, так медленно, гладко, вниз, и белый, твердый, прохладный эмалированный кол торчал в их скользящем кольце.

Петух потоптать да покукарекать.

Тук. Тук. Тук.

Я здесь хозяин. Аминь. С яростным скрежетом зубов. Веревка предателям.

Аккорды выразили согласие. Печальная история. Но неизбежно было.

Смыться, пока не кончилось. Спасибо, это было божественно. Где моя шляпа. Пройти мимо нее. «Фримен» можно оставить. Письмо со мной. А вдруг она? Нет. Ходить, ходить, ходить. Как Кэшел Бойло Конноро Койло Тисделл Морис Итакдал Фаррелл, Ходи-ии-и-и-ть.

Ну я, пожалуй. Уходите? Дпжпрдсвд. Блпднлся. Заблумшая душа. Блум поднялся. Уф. Мыло сзади чувствуется стало липкое. Вспотел, видно: все музыка. Не забыть про лосьон. Ну что же, до встречи. Шляпа-лю. Карточка там. Да.

Мимо глухаря в дверях, напрягшего ухо, прошел Блум.

У стенки казармы он был казнен. И в Пассидже тело зарыли его. Dolor! [1088]

О, он долорес! Голос горестного певца призывал к скорбной молитве.

Мимо розы, мимо груди атласной, мимо ласкающей ручки, мимо помоев, пробок, пустых бутылок, раскланиваясь на ходу, позади оставляя глазки и завитки, бронзу и потускневшее золото в тени глубин океанских, проходил Блум, кроткий Блум, одинокий облумок Блум.

Тук. Тук. Тук.

Молитесь о нем, взмолился бас Долларда. Те, кто мирно внимает.

Прошепчите молитву, оброните слезу, добрые люди, честной народ. То был стриженый паренек.

Вспугнув стриженого уши развесившего коридорного, уже в коридоре Блум услыхал рев похвал, браво, смачные шлепки по спине, башмаков топот, башмаков всех их, не пареньков. Всеобщий хор требовал выпивки обмыть такое событие. К счастью, я избежал.

— Ну и ну, Бен, — сказал Саймон Дедал. — Клянусь, вы были на высшем уровне.

— Нет, выше, — возразил Том-Джин Кернан. — Самое проникновенное исполнение этой баллады, ручаюсь моей душой и честью.

— Лаблаш, — сказал отец Каули.

Бен Доллард, щедрой хвалой осыпанный, радостно раскрасневшийся, грузно прокачучил к стойке на слоновьих ногах, узловатые пальцы прищелкивающие в воздухе кастаньеты.

Большой Бенабен Доллард. Боль-шой Бен-Бен, Большой Бен-Бен.

П— р-рр.

Все расчувствовались, Саймон свою растроганность в носа рог протрубил, все смеялись и привели его, Бена Долларда, в самое отличное настроение.

— Как вы разрумянились, — сказал Джордж Лидуэлл.

Мисс Дус поправила свою розу, приготовившись обслужить.

— Бен machree [1089], — промолвил мистер Дедал, хлопнув Бена по жирной лопатке. — Молодец хоть куда, вот только все занимается тайными накоплениями жировых тканей.

Пу— у-пр-р.

— Смертоносный жир, Саймон, — пожаловался Бен Доллард.

Ричи, черная кошка пробежала, сидел в одиночестве: Гулдинг, Коллис, Уорд. В нерешимости выжидал. Пэт, платы не получивший, тоже.

Тук. Тук. Тук. Тук.

Мисс Майна Кеннеди приблизила губы к уху кружки номер один.

— Мистер Доллард, — тихонько они шепнули.

— Доллард, — шепнула кружка.

Номер один поверил: мисс Кенн когда она: что он дол: она дол: номер один.

Он прошептал, что он знает эту фамилию. То есть эта фамилия ему знакома. То есть он уже раньше слышал фамилию. Доллард, правда? Да, Доллард.

Да, произнесли ее губы уже погромче, мистер Доллард. Он дивно спел эту песню, прошептала Майна. И «Последняя роза лета» тоже дивная песня. Майне нравилась эта песня. Кружке нравилась песня которая Майне.

Последнюю розу лета Доллард покинул Блум почуял внутри вьются ветры.

Газы от этого сидра образуются. И крепит. Погоди. Почта возле Рувима Дж., да еще шиллинг восемь пенсов. Покончить с этим. Можно пройти по Грик-стрит. Напрасно я обещал прийти. На воздухе лучше. Музыка. Действует на нервы. Рукоять насоса. Рука, что качает колыбель, правит. Бен Хоут. Что правит миром.

Даль. Даль. Даль. Даль.

Тук. Тук. Тук. Тук.

По набережной зашагал Лионелеопольд, противный Генри с письмецом к Мейди, с прелестями греха с безделушками для Рауля с метим псу хвост шагал Польди.

Тук— тук слепой продвигался по тротуару, тукая тукалкой, тук за туком.

Каули, он себя взвинчивает этим, своего рода опьянение. Лучше на полпути остановиться: пути мужчины к девице. Или вот меломаны. Весь уйдет в слух. Не потерять ни полполовинки писка. Глаза закрыты. Кивают головой в такт. Как свихнулись. Шелохнуться не смей. Думать строго запрещено. И без конца толкуют про эту кухню. Вечные ляляля про свои ноты.

Хотя это тоже попытка общения. Неприятно, когда обрывается из-за того, что не знаешь в точ. Орган на Гардинер-стрит. Старому Глинну платили по пятьдесят фунтов в год. Диковато сидеть там одному наверху со всеми этими педалями, клавишами, регистрами. Целыми днями за органом. О чем-то постоянно бубнит, то сам с собой, а то с другим чудаком, который раздувает мехи. Ворчит сердито, потом чертыханье, крик (там видно была прокладка или что-то такое в его ах нет крикнула она не надо), потом вдруг мягкой струйкой уи-и маленькой уи-и маленький тоненький звук как ветерок.

Пи— и! Маленький ветерок тоненько протянул и-и-и. У Блума внутри-и-и.

— Так это он? — спросил мистер Дедал, вернувшись со своей трубкой. — Сегодня утром мы вместе были на бедняги Дигнама…

— Помилуй Господи его душу.

— Кстати, какой-то камертон там на том…

Тук. Тук. Тук. Тук.