Чарльз Диккенс - Избранные романы в одном томе [компиляция]

Кит не сразу догадался, что это значит, но так как расспрашивать сейчас было некогда, он снова взвалил сундучок на плечи и последовал за девушкой в прихожую, сквозь открытую заднюю дверь которой взору его предстал мистер Гарленд, победоносно ведущий Вьюнка в поводу, после того как этот своевольный пони (о чем Кит узнал позднее) в течение одного часа сорока пяти минут бегал по маленькому загону позади дома, увертываясь от своих преследователей.

Старичок встретил Кита очень ласково, так же как и старушка, и последняя стала о нем еще лучшего мнения, когда он старательно, до зуда в подошвах, вытер ноги о циновку. Кита пригласили в столовую, и там его обновки подверглись тщательному осмотру, а после того как этот осмотр был произведен несколько раз подряд и вызвал всеобщее безграничное восхищение, его повели на конюшню (где пони оказал ему необычайно вежливый прием), а оттуда в очень чистую и уютную комнату, которую он уже видел со двора, а оттуда в сад, где, по словам старичка, ему предстояло работать и где старичок разговорился о том, сколько он всего сделает, чтобы Киту было у них хорошо, лишь бы Кит оказался достойным таких забот. Слушая все эти ласковые слова, Кит выражал свою благодарность как только мог и то и дело подносил руку к новой шляпе, отчего поля ее к концу их беседы заметно пострадали. Когда же старичок высказал то, что ему надо было высказать по части всяческих обещаний и советов, а Кит высказал то, что ему надо было высказать по части всяческих заверений в признательности, его снова передали старушке, а та призвала маленькую служаночку (которую звали Барбара) и велела ей отвести Кита вниз и дать ему подкрепиться с дороги.

И Кит пошел вниз и, спустившись по лестнице, очутился в такой кухне, каких, наверно, больше не бывает на белом свете, разве только в окнах игрушечных лавок! В этой кухне, где все сияло и сверкало и было чистенькое и опрятное, как сама Барбара, Кит сел за стол белоснежный, будто на нем лежала скатерть, и стал есть холодную говядину и пить эль, весьма неловко орудуя ножом и вилкой, так как эта еще неизвестная ему Барбара смотрела на него и следила за каждым его движением.

Впрочем, что могло быть страшного в этой незнакомой Барбаре, которая, вероятно, вела уединенный образ жизни и теперь то и дело заливалась румянцем, смущалась и, подобно Киту, не знала, что ей говорить и что делать. Кит посидел несколько минут, внимательно прислушиваясь к тиканью стенных часов, потом осмелился бросить любопытный взгляд на комод и увидел там среди посуды маленькую рабочую коробку Барбары с приоткрытой выдвижной крышкой, под которой прятались клубки ниток, и молитвенник Барбары, и сборник гимнов Барбары, и библию Барбары. Маленькое зеркальце Барбары висело на свету, у окна, а капор Барбары — на гвозде за дверью. Эти безмолвные признаки и свидетельства присутствия Барбары, как и следовало ожидать, заставили Кита взглянуть и на самое Барбару, которая в полном безмолвии лущила горох над блюдом. Но как только Кит посмотрел на ресницы Барбары и подумал в простоте душевной: «А какого же цвета у нее глаза?» — она возьми да и повернись к нему самую чуточку, и тогда эти две пары глаз мигом стрельнули в разные стороны; Кит нагнулся над тарелкой, Барбара над своим горохом — оба сами не свои от смущения, что выдали себя с головой.

Возвращение мистера Ричарда Свивеллера домой из «Дебрей» (лучшего названия для облюбованного Квилпом уединенного местечка, пожалуй, не подберешь) совершалось по кривой, напоминавшей своей извилистостью завитки штопора, и при этом сопровождалось частыми заминками, спотыканьем, внезапными остановками посреди улицы, когда он вдруг начинал озираться по сторонам, после чего внезапно бросался вперед, столь же внезапно замедлял шаги, крутил головой — словом, делал все судорожно и будто не по собственной воле. Возвращаясь домой в том состоянии, которое люди, злые на язык, обычно ставят в прямую зависимость от винных паров, будто бы несовместимой с глубокомыслием и рассудительностью, — мистер Ричард Свивеллер начинал подумывать, что, пожалуй, он открыл свою душу не тому, кому следовало, и что карлик совсем не такой человек, на которого можно положиться в столь деликатном и серьезном деле. Эти покаянные мысли в конце концов исторгли у мистера Свивеллера слезы, которые показались бы вышеупомянутым злопыхателям не иначе как пьяными слезами, и заставили его бросить шляпу о землю, разразиться стенаниями и заявить во всеуслышание, что он несчастный сирота и что, не будь он несчастным сиротой, ничего подобного не случилось бы.

— Осиротел в младенчестве! — причитал мистер Свивеллер, оплакивая свою горькую долю. — Малюткой был брошен на произвол судьбы и попался в лапы коварному карлику, а он, наверно, сам удивляется моей податливости! Смотрите, люди добрые, на горемычного сироту! Смотрите… — во весь голос возопил мистер Свивеллер, поводя вокруг осовелыми глазами, — на горемычного сироту!

— В таком случае, — послышался чей-то голос совсем рядом с ним, — разрешите мне стать вашим отцом.

Мистер Свивеллер качнулся взад и вперед, стараясь сохранить равновесие, вперил взор в туман, окружавший его со всех сторон, и, наконец, разглядел в этой мгле два чьих-то слабо мерцающих глаза, которые, как выяснилось спустя минуту, находились по соседству с чьим-то ртом и носом. Переведя взгляд ниже — туда, где у человека, в соответствии с физиономией, бывают обычно расположены ноги, мистер Свивеллер обнаружил, что при этой физиономии имеется и туловище, а приглядевшись повнимательнее, увидел перед собой мистера Квилпа, который, собственно, все время шел рядом с ним, хотя ему, Дику, почему-то казалось, будто его спутник тащится где-то мили на две позади.

— Вы обманули сироту, сэр! — торжественно проговорил мистер Свивеллер.

— Я? Да я же вам второй отец! — ответил Квилп.

— Вы мне отец, сэр? — вознегодовал Дик. — Я ни в ком не нуждаюсь, сэр, и потому прошу вас удалиться немедленно, сэр!

— Вот чудак! — воскликнул Квилп.

— Прочь, сэр! — сказал Дик, прислонившись к фонарному столбу и воздев руку кверху. — Прочь, прочь, обманщик, с глаз моих долой! Как горько быть бездомным сиротой, вам не понять, доколе длится сон ваш золотой. Вы удалитесь или нет, сэр?

Поскольку карлик не внял этой просьбе, мистер Свивеллер шагнул вперед, чтобы подвергнуть его заслуженному наказанию. Но, то ли забыв о своих намерениях, то ли отказавшись от них в последнюю минуту, он схватил мистера Квилпа за руку, поклялся ему в вечной дружбе и добавил с пленительной откровенностью, что отныне они будут как родные братья во всем, кроме фамильного сходства. Далее он снова заговорил о своей тайне, разукрасив ее самыми трогательными подробностями относительно мисс Уэксл, — кстати сказать, повинной (так было дано понять мистеру Квилпу) в некоторой невнятности его речи, каковую невнятность следовало отнести исключительно за счет свойственной ему пылкости чувств, ибо искрометное вино и прочие спиртные напитки были тут ни при чем. И после этого они отправились дальше под ручку, как самые нежные друзья.