Чарльз Диккенс - Избранные романы в одном томе [компиляция]

— Хорошо, кладите на мою, — сказал Трент.

— Идет! — шепнул Квилп и, протянув над столом стиснутую в кулак руку, тут же разжал ее, словно выронив какую-то тяжесть. — Отныне ваша чашка тянет вниз, Фред. Запомните это!

— Куда они ушли? — спросил Трент.

Квилп покачал головой и сказал, что это еще следует выяснить, но особых затруднений тут не предвидится. Приниматься за дело надо сразу же, как только беглецов найдут. Он навестит их сам или же пошлет вместо себя Ричарда Свивеллера, а Ричард проявит горячее участие к судьбе старика и станет умолять его поселиться где-нибудь у хороших людей. Нелл восчувствует все это, проникнется к нему благодарностью, и через год-другой ее нетрудно будет образумить, тем более что она считает деда бедняком, ибо он таким прикидывается, как многие скряги, которые строят на этом свои хитрые расчеты.

— Последнее время он и передо мной прикидывался, — сказал Трент.

— А передо мной, думаете, нет? — подхватил карлик. — И это совсем странно, потому что я-то ведь знаю, какой он богач.

— Да, уж вам-то следует это знать, — сказал Трент.

— Ну еще бы! — сказал карлик, и на сей раз не солгал.

Они пошептались еще немного, потом вернулись к столу, и, разбудив Ричарда Свивеллера, Трент заявил ему, что им пора уходить.

Это известие очень обрадовало Дика, и он сразу же встал из-за стола. Выразив напоследок уверенность к успехе своего деда, друзья простились с ухмыляющимся Квилпом.

Квилп подкрался к окну и прислушался. Проходя мимо дома, Трент возносил хвалы миссис Квилп, и оба друга удивлялись, чем ее мог прельстить такой урод, что она вышла за него замуж. Карлик проводил глазами их удаляющиеся тени, улыбаясь такой широкой улыбкой, какой еще не видано было на его физиономии, и тихо шмыгнул в темноте к кровати.

Строя козни против бедной, ни в чем не повинной Нелл, Квилп и Трент меньше всего думали о том, что это принесет ей — счастье или горе. Так разве удивительно, что подобные мысли не тревожили легкомысленного повесу, который был игрушкой в их руках и, будучи весьма высокого мнения о своих достоинствах и заслугах, не только не видел ничего предосудительного в этой затее, но даже считал ее весьма похвальной. Если же к нему бы и пожаловал такой редкий гость, как размышление, повеса этот — существо беспардонное лишь в тех случаях, когда дело касалось удовлетворения его аппетитов, — успокоил бы свою совесть тем, что он не собирается ни бить, ни убивать жену и в конечном счете будет самым обычным сносным мужем, каких много на белом свете.

Старик и девочка лишь тогда решились остановиться и отдохнуть у опушки небольшого леска, когда совсем выбились из сил и уже не могли бежать. Ипподром скрылся у них из глаз, хотя отдаленные крики, гул голосов и барабанная дробь доносились и сюда. Поднявшись на холм, отделявший их от того места, которое они только что покинули, девочка разглядела вдали флажки, трепыхавшиеся на ветру, и белые навесы балаганов, но здесь, на опушке, стояла полная тишина и вокруг не было ни души.

Ей не сразу удалось успокоить своего дрожащего спутника и хоть сколько-нибудь рассеять его тревогу. Больное воображение рисовало ему преследователей, подкрадывающихся к ним из-за кустов, прячущихся в каждой канаве, выглядывающих из-за ветвей каждого дерева. Он ждал, что его вот-вот схватят и бросят в мрачное подземелье, посадят там на цепь, будут бить плетьми и, что страшнее всего, разлучат с Нелли, а если позволят им видеться, то лишь через железную решетку. Его волнение передалось и девочке. Она ничего так не боялась, как разлуки с дедом, и теперь, думая, что их настигнут всюду, куда бы они ни пошли, и что им надо будет вечно скрываться, совсем пала духом и затосковала.

Чего же другого можно было ждать от существа столь юного и неприспособленного к жизни, которую ему пришлось вести последнее время? Но природа часто вкладывает благородное и отважное сердце в слабую грудь чаще всего, к счастью, в грудь женщин. И когда Нелл, обратив свои полные слез глаза на старика, вспомнила, как он слаб, и представила, какой он будет несчастный и беспомощный без ее поддержки, сердце у нее забилось быстрее, и она почувствовала прилив новых сил, нового мужества.

— Дедушка, милый, нам теперь ничто не грозит, нам ничто не страшно! — сказала она.

— Ничто не страшно? — повторил старик. — Не страшно, что тебя отнимут у меня? Не страшно, что нас могут разлучить? Все от меня отступились! Все, все! Даже Нелл!

— Не надо так говорить! — воскликнула девочка. — Если кто предан тебе всей душой, всем сердцем, так это я! И ты это знаешь.

— Так зачем же ты говоришь, — забормотал он, испуганно озираясь по сторонам, — зачем ты говоришь, что нам ничто не грозит? Ведь меня ищут повсюду, могут и сюда прийти, сейчас, сию минуту. Подкрадутся и схватят!

— Никто за нами не гонится, — сказала девочка. — Ты посмотри сам! Оглянись — видишь, как здесь тихо и мирно? Мы с тобой одни и можем идти, куда нам вздумается. Чего ты боишься? Неужели я могла бы сидеть спокойно, если бы тебе грозила опасность? Разве так бывало раньше?

— Правда, правда, — ответил он, сжимая ей руку, но все еще с тревогой оглядываясь назад. — Что это?

— Птица, — сказала девочка. — Она улетела в лес и показывает нам дорогу. Помнишь, мы говорили, что пойдем бродить по лесам, полям и вдоль рек и как нам будет хорошо? Ты помнишь это? А сейчас, когда солнце светит у нас над головой и вокруг так привольно, так весело, мы сидим печальные и теряем золотое время. Посмотри, какая чудесная тропинка! А вон опять та самая птица! Вот она порхнула на другое дерево и сейчас запоет. Пойдем!

Они поднялись с земли, и Нелл побежала по тенистой тропинке в глубь леса, оставляя отпечатки своих маленьких ножек на упругом мху; но он недолго хранил следы этих легких прикосновений, таявших на нем, словно дыхание на зеркале. Нелл то увлекала за собой старика, оглядываясь на него и весело кивая ему или показывая украдкой на какую-нибудь птицу, которая весело щебетала и покачивалась на ветке, протянувшейся над тропинкой; то вдруг замирала и прислушивалась к пению, нарушавшему блаженную тишину леса, или смотрела, как солнечные лучи дрожат на листве и, пробираясь между увитыми плющом стволами старых деревьев, прокладывают на траве длинные полосы. Они шли все дальше и дальше, раздвигая заслонявшие им путь ветки, и спокойствие, которое сначала было притворным, действительно снизошло на сердце девочки. Старик тоже передал бросать по сторонам испуганные взгляды и повеселел, ибо чем глубже проникали они в густую зеленую сень, тем больше чувствовали здесь светлый разум творца, вселявшего мир в их души.

Но вот тропинка, перестав петлять и кружить, ясно обозначилась в траве и, наконец, вывела их из леса на широкую дорогу. Они прошли по ней шагов сто и свернули на узкий проселок, так густо обсаженный деревьями, что их ветви переплелись между собой, образуя вверху зеленый свод. Покосившийся столб на перекрестке указывал дорогу в деревню, до которой было три мили, и они решили идти туда.