Чарльз Диккенс - Избранные романы в одном томе [компиляция]

— Да, да, я знаю! — воскликнул бакалавр. — Страдания, душевная боль — это она все испытала.

— И полной мерой, сэр.

Бакалавр посмотрел на старика, снова перевел взгляд на Нелли и ласково сжал ей руку.

— Здесь тебе будет хорошо, — сказал он, — уж мы позаботимся об этом. А ты, я вижу, начала наводить порядок в доме. И все сама, своими руками?

— Да, сэр.

— Ну, что ж, мы продолжим твою работу… правда, не так искусно, но возможностей для этого у нас больше, чем у тебя, — сказал бакалавр. — Сейчас посмотрим, посмотрим.

Нелл повела его в другую комнату, потом в соседний дом, и, обнаружив тут и там нехватку многих необходимых вещей, он взялся пополнить их хозяйство из собственных запасов всякого добра, видимо отличавшихся большим разнообразием, так как там попадались предметы самые неожиданные. Подарки были доставлены к Нелли без малейшего промедления — бакалавр ушел и минут через десять вернулся со старыми полками, ковриком, одеялами и прочими предметами домашнего обихода, да еще в сопровождении мальчика, нагруженного тяжелой ношей. Все было свалено в общую кучу на полу и потребовало разборки, сортировки и распределения по местам, причем бакалавр, занимавшийся этой работой с огромным увлечением, проявил большую живость и распорядительность. Когда вещи были прибраны, он велел мальчику сбегать за его школьными товарищами, чтобы новый учитель познакомился с ними и произвел им торжественный смотр, — Прекрасные ребята, Мартон! Лучших, пожалуй, и не сыщешь, — сказал бакалавр, как только мальчик убежал. — Но им и невдомек, что я о них такого мнения. Зачем? Это лишнее.

Посланный вскоре вернулся во главе длинной вереницы мальчиков, и больших и маленьких, которые при виде бакалавра, встретившего их в дверях, начали срывать с головы картузы и шапки, сминать их в комок, отвешивать поклоны и расшаркиваться, а бакалавр улыбался, кивал головой, с величайшим удовольствием взирая на все эти судорожные проявления вежливости. Откровенно говоря, свое мнение об этих мальчиках он скрывал не столь тщательно, как мистер Мартон мог бы заключить из его же собственных слов, и оно то и дело проскальзывало в разных замечаниях на их счет, которые отпускались доверительным шепотом, но так, что всем все было слышно.

— Вот этого ученика, Мартон, зовут Джон Оуэн, говорил бакалавр. — Способный мальчик, сэр, правдивый, честный, но ветрогон, шалун, сорвиголова, каких свет не видал. Этот мальчик, уважаемый сэр, так и норовит сломать себе шею и лишить своих родителей сына — их главной утехи в жизни. Но, между нами говоря, когда школьники будут играть в зайцы и собаки и вы увидите, как он прыгает через изгороди и канаву возле дорожного столба и спускается по скату каменоломни, это зрелище навсегда останется у вас в памяти. Оно просто бесподобно!

Отчитав Джона Оуэна хоть и шепотом, но так, что тот все слышал, бакалавр взялся за другого мальчика.

— Теперь, сэр, обратите внимание вон на того ученика, — продолжал он. — Это Ричард Эванс, сэр. Способности просто поразительные, память отличная, быстро все усваивает, а кроме того, наделен прекрасным голосом и слухом — он у нас лучше всех поет псалмы. Тем не менее, сэр, мальчик этот плохо кончит и умрет не своей смертью. Он всегда клюет носом на проповедях. Впрочем, если говорить по совести, мистер Мартон, со мной случалось то же самое в его годы, и я ничего не мог с собой поделать — видно, все зависит от натуры.

Многообещающий ученик выслушал эти суровые попреки, и после него настала очередь следующего.

— Но если уж говорить о пагубных примерах, — продолжал бакалавр, — если указывать на мальчиков, которые должны служить предостережением и пугалом для своих товарищей, — то обратите внимание вон на того юношу и отнеситесь к нему со всей строгостью. Вон он, сэр, вон тот белокурый, с голубыми глазами… Если бы вы знали, как он плавает, сэр, как ныряет! Бог ты мой! Этот ученик, сэр, совершил однажды безумный поступок — бросился одетый в реку в том месте, где глубина не меньше восемнадцати футов, и вытащил собачонку нищего слепца, которая шла ко дну, потому что на ней была тяжелая цепь с ошейником. А ее хозяин стоял тут же на берегу и, ломая руки, оплакивал своего верного друга и поводыря. Я как только узнал об этом, так сразу же послал мальчугану две гинеи, разумеется, тайком, сэр, — добавил бакалавр громким шепотом. — Только, ради бога, не проговоритесь! Он понятия не имеет, что эти деньги от меня.

Когда с третьим преступником было покончено, бакалавр перешел к четвертому, пятому и так перебрал всю шеренгу, с особой язвительностью отмечая те черты характера мальчиков, очевидно с целью их обуздания, которые казались ему всего милее и были несомненно плодом его уроков и личного примера. Убежденный, что выказанная им строгость повергла школьников в уныние, он сунул им какую-то мелочь и отпустил с миром, напоследок велев расходиться по домам чинно, не скакать, не драться и с дороги никуда не сворачивать, а сам тут же признался учителю внятным шепотом, что в их годы ему не удалось бы выполнить такой приказ, даже если б от этого зависела его жизнь.

Составив себе ясное представление о взглядах бакалавра и поняв, что его собственные взгляды на воспитание юношества не встретят здесь отпора, учитель счел себя счастливейшим из смертных и простился со своим новым другом, полный бодрости и самых радужных надежд. К ночи окна обоих старых домиков снова осветились изнутри веселым огнем, горевшим в их каминах, и, возвращаясь с вечерней прогулки, бакалавр со священником посмотрели в ту сторону, вполголоса заговорили о девочке и со вздохом оглянулись на кладбище, которое лежало позади.

На следующий день Нелл встала рано, справилась со всеми хозяйственными делами, прибрала в доме учителя (впрочем, против желания этого добряка, не хотевшего утруждать ее) и, сняв с гвоздя у камина маленькую связку ключей, которую бакалавр торжественно вручил ей накануне, пошла в старую церковь.

Небо было безмятежно ясное; в чистом воздухе, напоенном ароматом опадающей листвы, чувствовалась благодатная свежесть. Речка искрилась на солнце и с мелодичным журчаньем струила вдаль свои воды; зеленые холмики поблескивали росой, словно слезами, пролитыми добрыми духами по умершим.

На кладбище, среди могил, играла в прятки веселая компания ребятишек. Кто-то из них принес сюда грудного младенца, и они уложили его спать на детскую могилку, устроив ему мягкую постель из листьев. Насыпь была совсем свежая — под ней, должно быть, покоился какой-нибудь малыш, который еще не так давно сидел здесь, слабенький, хилый, и терпеливо следил за играми своих товарищей. И для них он, верно, был теперь все такой же, как и раньше.