Джозеф Киплинг - Избранные произведения в одном томе

— Они нужны всем, — печально проговорил Махбуб Али. — Я дам тебе восемь анн: из лошадиных подков не достанешь много денег, их должно хватить на несколько дней. Что касается остального, я доволен и разговаривать нам больше не о чем. Поспеши научиться, и через три года, может быть и раньше, ты можешь сделаться помощником даже мне.

— А неужели до сих пор я был только помехой? — с мальчишеским смехом сказал Ким.

— Пожалуйста, без замечаний, — проворчал Махбуб. — Теперь ты мой новый конюшенный мальчик. Иди и ложись спать среди моих людей. Они с лошадьми около северной окраины станции.

— Они отколотят меня так, что я вылечу на южный край станции, если я явлюсь без разрешения от тебя.

Махбуб порылся в поясе, помочил большой палец о плитку китайской туши и слегка провел им по мягкой местной бумаге, оставив на ней отпечаток пальца. Эта грубая печать с диагонально проходящим через нее застарелым шрамом известна была всем от Балк до Бомбея.

— Этого достаточно, чтобы показать моему управляющему. Я приеду утром.

— Какой дорогой?

— Дорогой из города. Тут только одна. И тогда мы вернемся к Крейтону-сахибу. Я спас тебя от побоев.

— Аллах! Что значат побои, когда голова еле держится на плечах?

Ким спокойно прокрался во мраке ночи, обошел половину дома, держась близко к стенам, и прошел дальше станции приблизительно на милю. Потом, сделав большой круг, он не торопясь пошел назад: ему нужно было время, чтобы придумать целую историю, в случае если слуги Махбуба станут расспрашивать его.

Они остановились на пустом месте рядом со станцией и, по обычаю туземцев, конечно, не разгрузили двух платформ, на которых лошади Махбуба стояли среди доморощенных лошадей, купленных Бомбейским обществом трамваев. Управляющий, унылый магометанин чахоточного вида, набросился было на Кима, но успокоился при виде отпечатка пальца Махбуба.

— Хаджи взял меня на службу из милости, — раздражительно сказал Ким. — Если не веришь, подожди, пока он приедет завтра утром.

Последовала обычная бесцельная болтовня, которой занимается всякий туземец низшей касты при каждом удобном случае. Наконец она замерла, и Ким лег позади маленькой кучки слуг Махбуба, почти под колесами платформы с лошадьми, укрывшись данным кем-то одеялом. Постель среди кирпичных обломков и разных отбросов, в сырую ночь, среди скученных лошадей и немытых конюхов не понравилась бы многим белым мальчикам, но Ким был вполне счастлив. Перемены сцены, занятий и обстановки были для него так же необходимы, как воздух и свет, и мысль о чистых белых койках в школе св. Ксаверия, стоявших в ряд, возбуждала в нем так же мало радости, как и повторение таблицы умножения по-английски.

«Я очень стар, — в полусне думал он. — С каждым месяцем я становлюсь старше. Я был очень молод и совсем дурак, когда передал в Умбалле данную мне Махбубом записку. Даже когда я был в белом полку, я был еще очень молод, мал и не обладал умом. Но теперь я учусь чему-нибудь каждый день, и через три года полковник возьмет меня из мадрисса и пустит меня на Большую дорогу с Махбубом отыскивать родословных лошадей. Может быть, я пойду один, а может быть, найду ламу и пойду с ним. Да, это было бы лучше. Пойду опять, как чела, с моим ламой, когда он возвратится в Бенарес». Мысль его стала работать медленнее и бессвязнее. Он уже погружался в прекрасную страну сновидений, когда до слуха его долетел шепот, тихий и резкий, возвышавшийся над монотонной болтовней у огня.

— Так его нет здесь?

— Где же он может быть, как не в городе? Кто ищет крысу в пруду лягушек? Ступай прочь. Он не у нас.

— Он не должен возвращаться во второй раз через горные проходы. Таково приказание.

— Найми какую-нибудь женщину, чтобы опоила его. Это стоит только несколько рупий и не оставляет улик.

— За исключением женщины. Нужно что-нибудь более верное, и помни цену за его голову.

— Да, но у полиции длинные руки, и мы далеко от границы. Будь это в Пешаваре…

— Да, в Пешаваре, — насмешливо проговорил другой голос. — Пешавар полон его родных, полон дыр, где можно укрыться, и женщин, за платьями которых он может спрятаться. Да, Пешавар и ад одинаково хорошо могут служить нам.

— Ну так какой же план?

— О, дурак, ведь я говорил тебе сто раз. Подожди, пока он ляжет, и затем один удачный выстрел… Платформы будут между нами и погоней. Нам нужно только перебежать через рельсы и затем идти своим путем. Они не увидят, откуда раздался выстрел. Подожди здесь, по крайней мере до зари. Какой ты факир, если дрожишь при мысли, что придется пободрствовать немного?

«Ого! — подумал Ким, лежа с закрытыми глазами. — Опять Махбуб! Действительно, продавать сахибам родословную белого жеребца не очень-то удобно. А может быть, Махбуб продал еще какие-нибудь новости? Что же делать, Ким?

Я не знаю, где живет Махбуб, а если он придет сюда до зари, его убьют. Тебе это невыгодно, Ким. А дать знать полиции — тоже не дело. Это было бы невыгодно Махбубу и — тут он чуть не расхохотался вслух, — я не могу припомнить ни одного урока в Нуклао, который мог бы помочь мне. Аллах! Ким здесь, а они там. Прежде всего Ким должен проснуться и уйти так, чтобы они не заметили. Человек просыпается от дурного сна… вот так!..»

Он сбросил с лица одеяло и поднялся внезапно с ужасным, бессмысленным воплем азиата, пробуждающегося от кошмара.

— Урр-урр-урр-урр! Ия-ла-ла-ла-ла! Нарайн! Чурель! Чурель!

Чурель — особенно зловещий призрак женщины, умершей при родах. Он появляется на пустынных дорогах: ноги ее вывернуты назад в лодыжках, и она ведет людей на муки.

Дрожащий вопль Кима становился все громче. Наконец он вскочил и, шатаясь, словно во сне, пошел по лагерю, осыпаемый проклятиями разбуженных им людей. Ярдах в двадцати выше по железной дороге он снова лег на рельсы, позаботясь, чтобы до перешептывавшихся донеслись его стоны и охи, когда он снова укладывался. Через несколько минут он скатился с полотна железной дороги и исчез в глубокой тьме.

Он быстро шел по дороге, пока не добрался до стока воды и упал на землю сзади него, подняв подбородок над уровнем воды. Отсюда он мог, незамеченным, наблюдать за движением на дороге.

Проехали с шумом три-четыре повозки, направляясь к предместьям города; прошел с кашлем полицейский; один-два торопящихся пешехода пели, чтобы отогнать злых духов. Потом послышался топот лошадиных подков.

«А! Это более похоже на Махбуба», — подумал Ким, когда лошадь испугалась высунувшейся из-за стока головы.

— Оге! Махбуб Али, — шепнул он, — берегись! Всадник так сильно натянул поводья, что лошадь чуть не поднялась на дыбы, а потом подъехал к водостоку.

— Никогда не возьму больше подкованной лошади для ночной поездки, — сказал Махбуб. — Они подбирают все кости и гвозди города. — Он нагнулся, поднял переднюю ногу лошади и опустил голову так, что она оказалась на расстоянии одного фута от головы Кима. — Ляг ниже, — пробормотал он. — Ночь полна глаз.