Джозеф Киплинг - Избранные произведения в одном томе

— Он говорит другое, — сказал Букта.

И он повторил с добавлениями все, что молодой Чинн сказал ему во время конференции на тростниковом кресле.

— Вы думаете, — сказал спрашивающий, — правительство расправится с нами?

— Не думаю, — возразил Букта. — Джан Чинн отдаст приказание, и вы будете повиноваться ему. Остальное касается правительства и Джана Чинна. Я сам знаю кое-что об этих страшных ножах и о царапинах. Это заклинание против оспы. Но как это делается, я не могу сказать. И это не должно беспокоить вас.

— Если он будет стоять за нас и защищать от гнева правительства, мы будем вполне слушаться Джана Чинна… только… только… мы не пойдем на это место вечером.

Они слышали, как внизу молодой Чинн звал Букту, но они испугались и сидели смирно, поджидая Заоблачного Тигра. Могила была священным местом в течение почти полувека. Если Джан Чинн избрал ее, чтобы спать на ней, кто имел больше прав на это? Но они не хотели подойти близко, пока не рассветет.

Сначала Чинн очень рассердился, но потом ему пришло в голову, что у Букты, вероятно, было какое-нибудь основание (как это и было на самом деле) и его личное достоинство могло пострадать, если бы он стал кричать, не получая ответа. Он прислонился к подножию могилы и, то дремля, то куря, провел жаркую ночь, гордясь тем, что он истинный Чинн, застрахованный от лихорадки.

Он составил план действий совершенно так же, как сделал бы это его дед, и, когда утром Букта появился с обильным запасом пищи, ничего не сказал ему о ночном дезертирстве. Взрыв человеческого гнева был бы облегчением для Букты, но Чинн спокойно закончил завтрак, выкурил трубку и только тогда проявил признаки жизни.

— Они очень боятся, — сказал Букта, который и сам был не особенно храбр в эту минуту. — Остается только отдать приказание. Они говорят, что будут повиноваться, если ты станешь между ними и правительством.

— Это я знаю, — сказал Чинн, медленно идя к плоскогорью. Несколько пожилых людей стояли неправильным полукругом на открытой площадке, но остальные — женщины и дети — спрятались в чащу. У них не было ни малейшего желания встретить первый взрыв гнева Джана Чинна Первого.

Чинн сел на обломок скалы и выкурил до конца свою трубку, слыша тяжелое дыхание окружавших его людей. Потом он крикнул так внезапно, что все вздрогнули:

— Приведите человека, который был связан!

Началась суматоха, раздался крик, и вслед за тем появился индус-оспопрививатель, дрожащий от страха, связанный по рукам и ногам, как древние бхили имели обыкновение связывать свои человеческие жертвы. Его осторожно поставили перед высокой особой, но молодой Чинн не взглянул на него.

— Я сказал — человека, который был связан. Что это — шутка, что мне приводят связанного, как буйвола? С каких это пор бхили могут связывать кого угодно? Разрезать!

С полдюжины ножей поспешно разрезали ремни, и индус подполз к Чинну, который положил в карман его футляр с ланцетами и трубочки с лимфой. Потом он выразительно обвел указательным пальцем весь полукруг и ясно, отчетливо проговорил в виде комплимента:

— Свиньи!

— Ай! — шепнул Букта. — Теперь он заговорил. Горе глупому народу…

— Я пришел пешком из моего дома (собрание вздрогнуло), чтобы объяснить то, что всякий, кроме сатпурского бхиля, увидел бы издали своими глазами. Вы знаете оспу, которая изрывает и уродует ваших детей так, что они имеют вид осиных сотов. Правительство отдало приказание, по которому каждый, кого поцарапает один из тех маленьких ножей, что я показываю вам, будет заколдован против нее. Все сахибы и многие из индусов заколдованы так. Вот знак чар. Взгляните!

Он отвернул рукав до подмышки и показал белые шрамы от оспопрививания на белой коже.

— Идите все и смотрите.

Несколько смелых умов подошли, качая головой с мудрым видом. Конечно, это был знак, и они отлично знали, какие другие страшные знаки скрыты под рубашкой. Милосерден был Джан Чинн, что не объявил туг же о своей божественности.

— Ну вот все это и говорил вам человек, который был связан.

— Я говорил сотню раз, но они отвечали побоями, — простонал оспопрививатель, растирая руки и ноги.

— Но так как вы свиньи, то не поверили; ну вот я и пришел спасти вас, во-первых, от оспы, затем от безумия страха и, наконец, может быть, от веревки и тюрьмы. Тут нет для меня выгоды, нет удовольствия, но ради вот того, кто сделал из бхиля человека, — он показал вниз горы, — я, одной с ним крови, сын его сына, пришел вразумить ваш народ. И я говорю правду, как говорил Джан Чинн.

В толпе раздался благоговейный шепот, и люди стали по двое, по трое выходить из чащи и присоединяться к стоящим. На лице их бога не было видно выражения гнева.

— Вот мои приказания. (Дай Бог, чтобы они приняли их, но, кажется, я произвел на них сильное впечатление!) Я останусь с вами, пока этот человек будет царапать вам руки по приказанию правительства. Через три, а может быть, через пять-семь дней ваши руки распухнут, будут чесаться и гореть. Это сила оспы будет бороться в вашей подлой крови против приказаний правительства. Поэтому я останусь среди вас, пока оспа не будет побеждена, и не уйду, пока мужчины, женщины и маленькие дети не покажут мне на своих руках такие же знаки, какие я только что показывал. Я принес с собой два очень хороших ружья и привел человека, имя которого известно среди зверей и людей. Мы с ним будем охотиться, а ваши молодые люди и все другие будут держать себя смирно. Вот мое приказание.

Наступило продолжительное молчание, во время которого победа висела на ниточке. Какой-то седовласый грешник, беспокойно топчась на месте, пропищал:

— У нас есть пони и несколько быков и другие предметы, на которых нужен «коуль» (охрана — свидетельство). Они не были куплены…

Сражение было выиграно, и Джон Чинн вздохнул с облегчением. Молодые бхили учинили грабеж, но, если принять быстро меры, все еще может быть поправлено.

— Я напишу «коуль», как только пони, быки и другие предметы будут пересчитаны передо мной и отосланы туда, откуда взяты. Но сначала мы положим правительственный знак на тех, которых не посещала оспа.

Вполголоса, к оспопрививателю:

— Если вы покажете, что боитесь, вам никогда не видать Пуны, мой друг.

— Для такого количества людей нет достаточно вакцины, — сказал индус. — Они уничтожили официального теленка.

— Они не поймут разницы. Царапайте их всех и дайте мне пару ланцетов, я займусь старшинами.

Престарелый дипломат, просивший покровительства, стал первой жертвой. Он выпал на долю Чинна и не смел кричать. Как только его освободили, он притащил товарища и кризис обратился как бы в детский спор, потому что те, кому привили оспу, тащили тех, кому еще не прививали, клянясь, что все племя должно страдать одинаково. Женщины кричали, дети разбегались с воем, но Чинн смеялся и размахивал ланцетом с окрашенным в розовый цвет концом.