Джозеф Киплинг - Избранные произведения в одном томе

— Но ведь ты действительно стар, Служитель Божий.

— Так всегда бывает. Первопричина всему в мире причина, старые и молодые, больные и здоровые, знающие и невежественные — кто может сдержать действие этой причины? Разве Колесо останется неподвижным, если его вертит ребенок или пьяница? Чела, наш мир — это великий и страшный мир.

— Я считаю его хорошим, — зевая, проговорил Ким. — Есть что-нибудь поесть? Я не ел со вчерашнего вечера.

— Я забыл об этом. Вон там хороший ботьяльский чай и холодный рис.

— С такой едой мы недалеко уйдем. — Ким ощущал потребность в мясе, свойственную европейцам и не удовлетворенную в джайнском храме. Но вместо того, чтобы сразу пойти с нищенской чашей, он набивал себе желудок холодным рисом до зари, когда явился фермер. Он говорил много, задыхаясь от благодарности.

— Ночью лихорадка спала и проступила испарина! — кричал он. — Попробуй тут, кожа у него свежая и новая! Ему понравились соленые лепешки, а молоко он пил с жадностью. — Он скинул покрывало с лица ребенка, и тот сонно улыбнулся Киму. Маленькая кучка жрецов, безмолвная, но внимательно наблюдавшая за всеми, собралась у дверей храма. Они знали, и Ким знал, что они знали, как старый лама встретил своего ученика. Как вежливые люди, они не навязывались накануне ни своим присутствием, ни словами, ни жестами. Ким отплатил им за это, когда взошло солнце.

— Возблагодари джайнских богов, брат мой, — сказал он, не зная имен этих богов. — Лихорадка действительно спала.

— Взгляните! Посмотрите! — с сияющим видом говорил стоявший позади лама хозяевам, у которых находил приют в течение трех лет. — Был ли когда-нибудь на свете другой такой чела? Он последователь нашего Господа-Исцелителя.

Джайны официально признают всех богов индусской религии, а также Лингам [17] Знак бога Шивы. и Змею. Они носят браминскую одежду, они придерживаются всех требований индусского кастового закона. Но потому, что они знали и любили ламу, потому, что он был стар, искал Путь, был их гостем и проводил целые ночи в беседах с главным жрецом — самым свободным из метафизиков, раздирающих один волосок на семьдесят, — они пробормотали свое согласие.

— Помни, — сказал Ким, наклоняясь над ребенком, — эта болезнь может повториться.

— Не может, если ты знаешь настоящий заговор.

— Но мы скоро уходим отсюда.

— Верно, — сказал лама, обращаясь к жрецам. — Мы идем вместе на поиски, о которых я часто говорил вам. Я ждал, пока будет готов мой чела. Взгляните на него! Мы идем на север. Никогда больше я не увижу этого места моего отдохновения, о доброжелательные люди.

— Но я не нищий. — Земледелец встал, крепко держа в руках ребенка.

— Тише. Не беспокой Служителя Божия! — крикнул один из жрецов.

— Иди, — шепнул Ким. — Встреть нас под большим железнодорожным мостом и, во имя всех богов нашего Пенджаба, принеси нам пищи — сои с большим количеством пряностей, овощей, пирогов, жаренных на жиру, и сладостей. В особенности сладостей. Пошевеливайся!

Бледность от голода очень шла Киму. Высокий и стройный он стоял в своей темной ниспадающей одежде с четками в одной руке, подняв другую, в позе благословения, замечательно копируя ламу. Наблюдательный англичанин нашел бы его похожим на молодого святого, изображенного на цветном стекле церковного окна, тогда как это был просто подросток, изнемогавший от пустоты в желудке.

Прощание было долгое и церемонное. Оно кончалось и возобновлялось три раза. Ищущий — тот, кто приглашал ламу в эту обитель из далекого Тибета, с бледным, точно металлическим лицом, безволосый аскет — не принимал участия в нем, но размышлял, по обыкновению, один среди изображений святых. Остальные обладали более человеческими свойствами. Они настойчиво навязывали старику различные мелочи — ящичек с бетелем, новый железный футляр для перьев, мешок для пищи и тому подобное.; предупреждали его об опасностях, ожидающих его в миру, и предсказывали счастливое окончание его поисков. Между тем, Ким, более одинокий, чем когда-либо, сидел на корточках на ступеньках храма и ругался про себя на языке школы св. Ксаверия.

— Сам виноват, — в заключение проговорил он. — С Махбубом я ел хлеб Махбуба или Лургана-сахиба. У св. Ксаверия ел три раза в день. Здесь же должен сам заботиться о себе. К тому же я недостаточно тренирован. Как бы охотно я съел теперь тарелку мяса… Конечно, Служитель Божий?

Лама, подняв обе руки вверх, пропел последнее благословение на красивом китайском языке.

— Мне приходится опереться на твое плечо, — сказал он, когда ворота храма захлопнулись за ними. — Мне кажется, мы начинаем деревенеть.

Нелегко поддерживать человека шести футов роста среди тянущихся на мили, набитых толпой улиц, и Ким, нагруженный узлами и свертками, данными на дорогу, обрадовался, когда они очутились в тени железнодорожного моста.

— Тут мы поедим, — решительно сказал он, — когда показался улыбающийся фермер в синей одежде с корзинкой в одной руке и с ребенком на другой.

— Приступайте, святые люди! — кричал он на расстоянии пятидесяти ярдов. (Они были на отмели, под первым пролетом моста, вдали от взглядов голодных жрецов.) — Рис и хорошая соя, пироги горячие и хорошо пахнущие ассафетидою, творогом и сахаром. Властитель моих полей, — обращаясь к маленькому сыну, — покажем этим святым людям, что мы, джаты из Джаландара, можем отплатить за оказанную нам услугу… Я слышал, что джайны не едят ничего не состряпанного ими самими, но, право, — он из вежливости отвернулся от ламы и смотрел на широкую реку, — где нет глаз, там нет и каст.

— Амы, — сказал Ким, отворачиваясь и накладывая пищу для ламы на лист, изображавший тарелку, — выше всяких каст.

Они молча набивали себе желудки вкусной пищей. Тогда только, когда он облизал последний палец от приставшего к нему клейкого лакомства, Ким заметил, что фермер также одет по-дорожному.

— Если наши дороги ведут в одну сторону, — грубо проговорил он, — я иду с тобой. Не скоро найдешь чудотворца, а ребенок еще слаб. Но я-то не тростник. — Он поднял свою лати — пятифунтовую бамбуковую палицу с обручами из полированного железа — и потряс ею в воздухе. — Про джатов говорят, что они сварливы, но это неправда. Когда нас не раздражают, мы похожи на наших буйволов.

— Это верно, — сказал Ким. — Добрая палка — хорошее доказательство.

Лама спокойно смотрел вверх по реке, где в отдаленной, смутной перспективе беспрерывно подымались столбы дыма от пылающих костров у реки. Время от времени, несмотря на все запрещения муниципалитета, остатки полусожженных трупов плыли по течению.

— Если бы не ты, — сказал фермер, прижимая ребенка к своей волосатой груди, — я мог бы сегодня отправиться туда — вместе с ним. Жрецы говорят, что Бенарес святое место — и никто не сомневается в этом, — в котором желательно умереть. Но я не знаю их богов, а они просят денег. И если принесешь поклонение в одном месте, то какая-нибудь бритая голова клянется, что это не имеет никакого значения без поклонения в другом.