Джозеф Киплинг - Избранные произведения в одном томе

— Как же это произошло?

— Галера втолкнула весла своим носом обратно в отверстия, и мне казалось, что не будет конца шуму и треску на нижних палубах. А потом ее нос пришелся как раз посередине нашего судна, мы накренились набок, а люди с галеры, подошедшей к нам с правого бока, сорвали свои крюки и веревки и стали бросать на нашу верхнюю палубу стрелы и кипящую смолу или что-то в этом роде, что обжигало, а наш левый борт поднимался все выше, выше и выше, а правый в это время опускался. Я высунул голову, оглянулся и увидел, что вода стояла уже на одном уровне с правым бортом и была совершенно неподвижна, но потом все забурлило и залило нас, лежавших вповалку с правой стороны. Я почувствовал, как меня что-то ударило в голову, и я проснулся.

— Одну минуточку, Чарли! Когда море сравнялось с бортом галеры, какой это имело вид?

Я имел свои причины предложить ему этот вопрос. Один из моих знакомых чуть не погиб вместе с кораблем, в котором оказалась течь. Это было в тихую погоду. И он видел полоску воды на уровне борта судна — задержавшуюся на одну секунду, прежде чем залить палубу. Чарли ответил:

— Вода имела вид туго натянутой струны, и мне казалось, что она так и будет стоять многие годы.

Тот, другой, сказал мне: «Оно имело вид серебряной проволоки, проведенной вдоль борта, и мне казалось, что оно никогда не двинется дальше». Он дорого заплатил за этот ничтожный клочок познанья, едва не лишившись жизни, и я проделал десять тысяч миль утомительного пути, чтобы встретиться с ним и из вторых рук получить от него этот обрывок знания. Но Чарли, двадцатилетий банковский клерк, получавший 25 шиллингов в неделю и никогда ничего не видевший, кроме обыкновенной проезжей дороги, Чарли знал все это. Однако для меня было мало утешения в том, что однажды в одной из своих жизней он был вынужден умереть к выгоде для себя. Я мог умереть несколько раз, но двери воспоминаний были закрыты за мной, чтобы не дать мне использовать свои познанья.

— Ну, что же дальше? — сказал я, стараясь отогнать от себя дьявола зависти.

— Самое забавное в этом то, что я нисколько не был ни удивлен, ни испуган. Как будто я уже побывал во многих битвах, так, по крайней мере, я говорил своему соседу по веслу, когда началось плавание. Но этот негодяй-надсмотрщик на моей палубе не позволял нам ослабить цепи и облегчить нашу участь; он всегда говорил нам, что мы получим свободу после битвы, но мы никогда не получили ее, никогда не были освобождены.

Чарли печально покачал головой.

— Что за разбойник!

— Да, это правда, я должен это сказать. Он никогда не давал нам вдоволь пищи, а иногда мы испытывали такую жажду, что пили соленую воду. Я до сих пор не забыл вкус этой соленой воды.

— А теперь опишите мне гавань, где произошла эта битва.

— Я не видел ее в моем сне, но я хорошо знаю, что это была гавань. Мы были прикованы цепью к кольцу в белой стене, и вся лицевая сторона каменной кладки под водой была обшита деревом, чтобы предохранить наше судно от опасности быть разбитым вдребезги, когда прилив гнал его на камни пристани.

— Это любопытно. Вы говорили, что ваш герой управлял галерой, не правда ли?

— Да, именно так. Он стоял на носу и покрикивал на всех. Он-то и убил надсмотрщика.

— Но ведь вы же утонули все вместе, припомните, Чарли!

— Я не могу в этом хорошенько разобраться, — сказал он, глядя на меня растерянным взглядом. — Галера должна была погибнуть со всеми бывшими на ней гребцами, однако мне ясно представляется, что мой герой остался в живых. Может быть, ему удалось взобраться на корабль с нападающими. Но я этого, разумеется, не видел. Ведь вы знаете, что я умер.

Он слегка содрогнулся и заявил, что не может больше ничего вспомнить.

Я не принуждал его больше, но ради собственного удовлетворения и для того, чтобы убедиться в том, что он остается в полном неведении относительно работы собственного мозга, я умышленно познакомил его с «Переселением душ» Мортимера Коллинза и, прежде чем он открыл книгу, сделал небольшое введение, знакомя его с замыслом автора.

— Что за ерунда? — сказал он после часового чтения. — Я совершенно не понимаю этих глупостей относительно красной планеты Марс, и Короля, и всего прочего. Передайте мне, пожалуйста, Лонгфелло.

Я дал ему книгу и записал, насколько только мог запомнить, его описание морской битвы, призывая его иногда на помощь для подтверждения какого-нибудь факта или подробности. Он отвечал мне, не отрывая глаз от книги, так уверенно, как будто все, что он знал, он вычитал где-нибудь в книге.

Я говорил с ним, не повышая голоса, в обычном тоне, чтобы не прервать потока грез, и я знаю, что он отвечал, не разбираясь в том, что говорит, потому что его мысль была далеко на море вместе с Лонгфелло.

— Чарли, — спросил я его, — когда гребцы на галере взбунтовались, каким образом они убили своих надсмотрщиков?

— Они вскочили на скамьи и размозжили им головы. Это случилось во время бури на море. Надсмотрщик на нижней палубе поскользнулся на средней скамейке и упал между гребцами. Они убили его, ударив о борт корабля своими скованными руками, и сделали это совершенно спокойно, а на палубе было слишком темно, чтобы другой надсмотрщик мог увидеть, что случилось. Когда же он спросил их, они сбросили его вниз и размозжили ему голову, и тогда гребцы на нижней палубе проложили себе дорогу с палубы на палубу на самый верх, таща за собой обломки скамеек, ударявшие их в спину. И как же они завывали от радости!

— Ну, что же было потом?

— Я не знаю. Герой куда-то уехал — красноволосый и краснобородый. Мне кажется, это было после того, как он захватил нашу галеру.

Звук моего голоса раздражал его, и он сделал легкое движение левой рукой, как человек, который просит, чтобы его не прерывали.

— Вы ни разу не говорили мне, что он был красноволосым и что он захватил вашу галеру, — сказал я после некоторого промежутка благоразумного молчания.

Чарли не отрывал глаз от книги.

— Он был красен, как красный медведь, — сказал он рассеянно. — Он пришел с севера; так говорили на галере, когда он искал гребцов — не рабов, но свободных людей. А потом — много-много лет спустя — пошли слухи о другом корабле, как будто он вернулся…

Он снова погрузился в молчание. Он был в полном восхищении от поэмы, лежавшей перед ним.

— Где же он был тогда? — Я был почти уверен, что какая бы мысль ни соблаговолила появиться в мозгу Чарли, каждая из них будет мне на пользу.

— На отлогом берегу — на длинном и чудесном берегу, — последовал ответ после минутного молчания.

— На Фурдурстранди? — спросил я, вздрогнув.

— Да, на Фурдурстранди, — отвечал он, произнося это слово на особый манер. — И я тоже видел… Голос его прервался.