Ги Мопассан - Избранные произведения в одном томе

Тронулись в путь довольно поздно, так как это песчаное наводнение помешало нам выспаться.

Перед нами возвышалась горная цепь Джебель-Гада, через которую предстояло перейти. С правой стороны открывалось ущелье; мы шли вдоль хребта, пока не достигли прохода. Тут мы опять наткнулись на заросли альфы, ужасной альфы. Вдруг мне показалось, что я набрел на стершийся след дороги, на дорожную колею. Я остановился удивленный. Дорога? Здесь? Что за чудо! Мне тут же дали объяснение. Бывший каид этого племени, заразившись примером европейцев, живущих в Алжире, захотел побаловать себя в пустыне роскошью — каретой. Но чтобы ездить в карете, необходимы дороги, и потому сей мудрый правитель заставил в течение многих месяцев всех своих подданных трудиться над прокладкой пути. Несчастные арабы, работая без заступов, без лопат, без всяких орудий, рыли землю почти исключительно руками и, тем не менее, проложили дорогу длиною в несколько километров. Этого было достаточно для их владыки, и он стал кататься по Сахаре в необычайном экипаже вместе с туземными красавицами, за которыми он посылал в Джельфу своего фаворита, арабского юношу лет шестнадцати.

Надо видеть Алжир — страну обнищавшую, голую, разутую, надо знать арабов с их невозмутимой важностью, чтобы понять всю смехотворность этой картины: развратник и щеголь с ястребиным профилем катает по пустыне босоногих кокоток, усадив их в грубую деревянную повозку на разнокалиберных колесах, которую пустил во весь опор… его возлюбленный в роли кучера. Это щегольство под тропиками, этот разврат среди Сахары, этот шик в глубине Африки поразили меня своим незабываемым комизмом.

Наш отряд в то утро был многочислен. Кроме каида с сыном, нас сопровождали два всадника-туземца и худощавый старик с остроконечной бородой, крючковатым носом, крысиной физиономией, подобострастными манерами, согбенной фигурой и лживым взглядом. Это был тоже каид, прежний каид этого племени, смещенный за лихоимство. Он должен был служить нам проводником на следующий день, так как предстоящая нам дорога малоизвестна даже арабам.

Между тем мы понемногу приближались к выходу из ущелья. Отвесная скала закрывала вид, но как только мы ее обогнули, я остановился, пораженный неожиданностью, несомненно, самой сильной из всех испытанных мною за это путешествие.

Перед нами расстилалась широкая равнина, а за нею ослепительно сверкало под солнечными лучами озеро, огромное озеро, противоположный берег которого не был виден, уходя куда-то влево, а ближайший западный берег был почти прямо передо мною. Озеро в этой стороне, посреди Сахары? Озеро, о котором никто не сказал мне ни слова, о котором не упоминал ни один путешественник? Не сошел ли я с ума?

Я обратился к лейтенанту.

— Что это за озеро? — спросил я его.

Он засмеялся и ответил:

— Да это не вода, это соль. Впрочем, всякий ошибся бы, до того обманчив ее вид. Это озеро Себкра; его здесь называют Зар'эш (Зар'эш-Шерги), и оно имеет около пятидесяти — шестидесяти километров длины на двадцать, тридцать или сорок ширины в зависимости от места. Цифры, разумеется, приблизительные, так как через эту страну проезжают очень редко и второпях, как, например, мы сейчас. От соляных озер (их два, другое дальше на западе) получил название и весь этот край, который зовут здесь Зар'эш. Начиная от Бу-Саады равнина носит название Ходна, по имени соляного озера, находящегося у Мсилы.

Я смотрел, удивленный, зачарованный, на громадную соляную скатерть, сверкавшую под яростным африканским солнцем. Вся эта ровная кристаллическая поверхность блестела, как зеркало необъятной величины, как кусок стали; для воспаленных глаз невыносим был блеск этого необычайного озера, хотя оно еще отстояло от нас километров на двадцать, чему с трудом можно было поверить, до того оно казалось мне близким.

Мы спустились по ту сторону Джебель-Гада и приблизились к заброшенной крепости под названием «Пост у источника» (Бордж-эль-Хаммам), где должны были сделать привал, так как переход против обыкновения был на этот раз очень короткий.

Крепость с зубчатыми стенами, построенная в начале покорения страны, чтобы можно было занять эту пустынную местность в случае восстания и разместить там отряд в относительной безопасности, ныне пришла в совершенный упадок. Сравнительно хорошо сохранилась, впрочем, крепостная стена, да несколько комнат поддерживались в годном для жилья виде.

Как и в предыдущие дни, к нам до самого вечера шли вереницы арабов, излагавших офицеру свои необыкновенно запутанные дела и воображаемые обиды единственно из желания поговорить с французским начальником.

Вокруг нас все время бродила какая-то сумасшедшая женщина; неизвестно было, откуда она взялась и каким образом существовала в этой безотрадной пустыне. Выходя из дома, мы всякий раз натыкались на ее полуголую, скорченную в странной позе, отталкивающую фигуру.

Поэтически настроенные путешественники много рассказывали об уважении, которым арабы окружают сумасшедших. Так вот вам пример такого уважения: сумасшедших убивают… их же родственники! В этом признались нам многие каиды, прижатые к стене нашими расспросами. Иногда, действительно, какой-нибудь из этих несчастных и почитается за святого именно в силу своего слабоумия. Такие случаи не составляют исключения в Африке. Обычно же семья старается поскорее освободиться от сумасшедшего. А так как жизнь племени, управляемая туземными начальниками, остается скрытым от нас миром, мы чаще всего и не подозреваем о таких исчезновениях.

Днем я был в пути недолго и потому часть ночи провел за писанием. Было очень жарко, и около одиннадцати часов я вышел, чтобы разостлать ковер у двери и поспать под открытым небом.

Полная луна заливала пространство сияющим светом, от которого блестели, точно лакированные, все озаренные ею предметы. Горы, желтые и при свете солнца, желтые пески, желтый горизонт, были еще желтее под ласковым шафрановым сиянием ночного светила.

Там, передо мною, Зар'эш, обширное озеро окаменевшей соли, казалось раскаленным добела. От него словно исходил фантастический, фосфоресцирующий свет, который зыбился сверкающей сказочной дымкой; это зрелище было так необычайно, так нежно, так пленительно для глаз и воображения, что я больше часу любовался им, не решаясь закрыть глаза.

А повсюду вокруг меня бурнусы уснувших арабов тоже сверкали под лаской луны и казались громадными хлопьями белого снега.

На рассвете мы тронулись в путь.

Равнина по дороге в Себкру была слегка полога и усеяна худосочными, ржавыми кустиками альфы. Старый араб с крысиным лицом шел впереди, мы следовали за ним скорым шагом. Чем ближе мы подходили к соленому озеру, тем полнее была иллюзия. Разве это не вода, не огромная водная поверхность? С левой стороны она занимала в ширину все пространство между двумя горами, то есть от тридцати до сорока километров. Мы шли прямо к озеру, так как намеревались пересечь его в самом узком месте.