Хулио Кортасар - Избранные рассказы

С вечера до глубокой ночи, блуждая по дорогам из слов, которые приходили и уходили, руки, которые вдруг нашли друг друга на скатерти, смех и еще несколько выкуренных сигарет, в результате поездка в такси, какое–то место, которое было известно ей или ему, какая–то комната, все будто отчеканилось в единый моментальный образ из белизны простыней и короткого бурного соединения в бесконечном желании друг друга, прерванные паузы и новые повторения, новые яростные преодоления, с каждым разом все более невероятные, и каждый вскрик, каждый стон, который обрушивался на них, затягивал их, сжигал их, пока не накатило забытье, пока не догорел последний огонек предрассветной сигареты. Когда я погасил настольную лампу и заглянул в пустой стакан, все во мне никак не хотело признавать, что сейчас девять часов вечера и что я сижу усталый после очередного рабочего дня. К чему продолжать писать, если слова целый час скользили по краю этого отрицания, превращая слова на бумаге в то, чем они и были, — в умозрительные зарисовки, лишенные какой бы то ни было опоры? До какого–то момента они скакали во весь опор, оседлав действительность, наполнившись солнцем и летом, слова «патио в Банфилде», слова «Доро, игры и глубокий ров», жужжащий улей услужливой памяти. И вот пришел момент, и не стало больше ни Сары, ни Банфилда, и рассказ превращается в обычную каждодневность без воспоминаний и снов, жизнь как жизнь, не больше и не меньше. Мне хотелось продолжать, хотелось, чтобы и слова согласились продолжать и вели бы меня все дальше вперед, до самого нашего ежедневного сегодня, до любого из долгих рабочих дней в конструкторском бюро, и тогда я вспомнил о своем сне, который видел прошлой ночью, о сне, где снова была Сара, о возвращении Сары из такого далека, во времени и пространстве, и я не смог оставаться больше в своем настоящем, из которого я снова вышел однажды вечером на улицу после работы и отправился выпить пива в угловом кафе, слова стали наполняться жизнью, и хотя они лгали, хотя ничего такого не было, я все равно продолжал записывать их, потому что они говорили о Саре, о Саре, которая шла по улице, так здорово было продолжать, хотя это все так нелепо, описать, как я перешел улицу, словами, которые привели меня к встрече с Сарой и позволили мне признаться Саре, кто я, единственный способ остаться наконец с ней вдвоем и сказать ей всю правду, коснуться ее руки и поцеловать ее, слышать ее голос и видеть, как волосы ласкают ей плечи, уйти с ней в ночь, где слова наполняются пеной простыней и ласками, но как тут продолжать, как начать с этой ночи свою жизнь с Сарой, когда совсем рядом слышался голос Фелисы, которая вернулась домой с детьми и зашла сказать мне, что ужин готов, пора за стол, уже поздно, а дети хотели посмотреть по телевизору фильм про утенка Дональда в десять часов двадцать минут.

— Если не трудно, захватите мне на обратном пути «Домашний очаг» [5] «Домашний очаг» («Стар») — буэнос–айресский литературный журнал (в нем, в частности, печатался Борхес). , — попросила сеньора Роберта и расположилась в кресле, дабы провести в нем время сиесты.

Клара разложила лекарства на круглом столике, обвела испытующим взглядом комнату. Вроде бы ничего не забыла: малышка Матильда — под надежным присмотром сеньоры Роберты, няня получила все необходимые указания. Теперь можно и уходить. Обычно по субботам, вечером, в половине шестого, она встречалась с подругой Анной поболтать о том о сем за чашечкой душистого чая с шоколадом под нескончаемый аккомпанемент радио.

В два часа, когда волны служащих уже схлынули, рассыпаясь брызгами и растворяясь в сумрачных глубинах домов, Вилья–дель–Парке [6] Вилья–дель–Парке — район в западной части Буэнос—Айреса. пустела и становилась ослепительно яркой. На углу Тиногаста и Самудио, где каждый ее шаг отдавался сочным постукиванием высоких каблучков, Клара блаженно окунулась в сияющее море ноябрьского солнца, этот бесконечный свет временами прерывался: то тут, то там чернели островки теней, что отбрасывали кроны деревьев, высаженные вдоль Агрономии. На авениде Сан—Мартин [7] Сан—Мартин — улица в Буэнос—Айресе. Названа в честь Хосе де Сан—Мартина (1778–1850), национального героя Аргентины, государственного и военного деятеля Латинской Америки, одного из руководителей Освободительной армии во время Войны за независимость. Именем Сан—Мартина названы в Буэнос—Айресе также городской район, площадь и театр; установлен памятник. у Ногойи [8] Ногойя — улица названа по имени города в аргентинской провинции Энтре—Риос (Междуречье). она остановилась, ожидая автобус № 168, где–то над ее головой воробьи устроили потасовку; флорентийская башня Святого Жана—Батиста Мари Вианнея [9] Святой Жан—Батист Мари Вианней (1786–1859) — французский религиозный деятель. в тот день показалась красной более чем обычно, особенно на фоне безоблачного, голубого неба, такого бездонного и высокого, что захватывало дух и подкрадывалось головокружение. Мимо прошел дон Луис, часовщик, поздоровался, бросил оценивающий взгляд на ее точеную фигурку, изящные туфельки, белый воротничок кремовой кофточки. На опустевшей улице появился, неспешно приближаясь, сто шестьдесят восьмой, перед Кларой лениво, с недовольным ворчанием открылась дверь, открылась только лишь для нее одной — единственной пассажирки, стоящей на остановке в этот дневной час.

Она очень долго рылась в кармашке сумочки, набитой всякой всячиной, оттягивала мгновение расплаты. Кондуктор ждал, скроив весьма недружелюбную мину, этакий пузан на полусогнутых, кривых ножках, главный распорядитель, судья в поле, лоцман, хранитель тормоза и виражей. Дважды Клара произнесла: «Один за пятнадцать», — дважды, прежде чем он наконец взглянул на нее, несколько удивленно. Потом протянул ей розовый билетик. Кларе припомнился детский стишок, кажется этот: «Оторви билет, кондуктор, белый, красный, голубой, а пока считаешь деньги, детям песенку пропой». Улыбнулась про себя, прошла в салон, отыскивая свободное сиденье, обнаружила его около двери с табличкой «Аварийный выход» и наконец устроилась с явным удовольствием, которое на мгновение всякий раз охватывает обладателя места у окна. Клара заметила, что кондуктор все еще неотрывно следит за ней.

На углу авениды Сан—Мартин, перед самым поворотом, водитель обернулся, бросил на нее взгляд, хотя это было не просто, поскольку сидела она далековато да и водительское кресло, в котором он утопал, было весьма глубокое. Шофер — худощавый блондин, настолько худощавый, что казалось, будто на светлое его лицо пала и застыла маска голода, он время от времени перебрасывался парой слов с кондуктором, оба разглядывали Клару и перемигивались; автобус, судорожно вздрогнув, помчался по Чорроарин.