Анри Барбюс - Ад

«Образование и внутреннее распределение сахара в целом присутствует. Это распределение регулируется органическим теплом, которое постепенно его сжигает у туберкулёзника; у больного раком, имеющего недостаток тепла, гликоген скопляется. Рак сладкий. Де Бакер выявил этот процесс, который делает из канцерогенеза разновидность локализованного диабета.»

«Присутствие сахара было доказано при изготовлении шампанского коньяка с жидкостями рака. Я повторил этот эксперимент. Я раздобыл десять килограммов раковых материалов, являвшихся результатом двух утренних операций, сделанных в больницах Парижа. Отжатая в центрифуге, эта масса снабдила меня двумя с половиной литрами подозрительной и зловонной жидкости, которая содержала больше сахара, чем самая диабетическая моча. Обсеменённая ферментами, эта жидкость дала мощную и очень ароматичную ферментацию. Спиртомер показал 6°. На перегонном аппарате я получил алкоголь в 60°, из которого я извлёк этот лабораторный шампанский коньяк.

«Таким образом, захваченные и покорённые одним и тем же патологическим зародышем, люди эволюционируют в зависимости от их темпераментов: находящиеся в депрессии и подверженные жару, которые тратят больше, чем получают, болеют туберкулёзом — карликовой опухолью; страдающие артритом с низкой температурой, которые получают больше, чем тратят, болеют раком — гигантской туберкулой.

«Обе болезни иногда обмениваются своими больными. Большинство больных раком являются выздоровевшими и охлаждёнными туберкулёзниками. Дюбар это впервые заметил. То, что является защитой для одних (изобилие гликогена или перенасыщение), является угрозой для других.»

Старый патриций взвесил за и против; он опять слушал внимательно, но без какого-либо выражения на лице, занятый своей мыслью.

Выступающий остановился на мгновение, затем сказал:

«Нужно смело смотреть правде в лицо (ведь мы созданы для этого!) и не бояться открыть для излечения туберкулёза эту таинственную и ужасную дверь.

— Как бы то ни было, — сказал старый врач, — это сходство, это обратное отношение между двумя болезнями, которое вы считаете открытым, подтверждены до определённого предела цифрами. Очевидно, что как раз эти две статистики держатся вместе, составляют единое целое. В Париже один больной раком приходится на четыре туберкулёзника. Если в неделю в городе умирают двести шестьдесят туберкулёзников, то умирают шестьдесят пять больных раком. Во Франции на сто восемьдесят тысяч смертей, вызванных каждый год туберкулёзом, приходится тридцать шесть тысяч жертв рака: один к пяти. Пятьсот французов умирают ежедневно от туберкулёза, сто умирают ежедневно от рака.

— Сколько же их умрёт завтра! — воскликнул молодой человек, который обратил вверх свой хладнокровный и ясный взор в сознательной и напрасной молитве.

«Ибо мы приподняли лишь один угол покрова и признали лишь одну часть истины…

— Да, — сказал мэтр, — она ещё больше, чем это.

«Урон, наносимый раком, возрастает изо дня в день. Несомненно, что современная жизнь увеличивает случаи патологической восприимчивости, особенно благоприятной для этого недуга.

«Общее состояние имеет следствием неизбежность поражения. Я это повторяю: именно от больного зависит, что болезнь неизлечима. Зачем её лечить локально путём удаления вредной массы, если больной, предоставленный самому себе, снова начинает болеть? Мы можем лишь смотреть, как он болеет. Туберкулёзник, которого избавят от его туберкул, с большой вероятностью, станет оперированным, обречённым на рецидив. Также скальпель не является достаточным способом защиты против злокачественных опухолей. В остальном, факты таковы: на сто оперированных больных раком костей приходится девяносто два рецидива; для больных раком груди то же самое количество рецидивов: девяносто два; для больных с маточной эпителиомой — девяносто шесть; для больных раком прямой кишки девяносто восемь; для больных раком языка (он указал головой на дверь) — девяносто девять.»

Произнося эти последние фразы, он взял на камине лист писчей бумаги и ножницы, и машинально стал разрезать бумагу. Вдруг он, понимая неопределенность своих инстинктивных движений, отбросил оба предмета. Он выпрямился.

«Он начинает забирать молодых. (Ах! я вижу, я вижу в своей памяти тягостный образ маленького ясноглазого ангела с огромной фиолетовой грудью как краснокачанная капуста!..). Рак распространяется в человеческой природе как в живом существе. Если его не остановят, — добавил он с мрачной иронией, которую я уже слышал в его голосе, — больше не будет надобности спрашивать себя, не погибнет ли мир оттого, что солнце потухнет!

— К этому фантастическому родству двух самых значительных существующих бичей какие ещё объекты родства присоединяются? Сифилис, о котором я не говорил. Какие ещё? Куда меня приведут, к чему меня приговорят и исследования, которые я тут же продолжу, выйдя отсюда? Я не знаю… Если охватить единым взглядом всё загнивание человеческой плоти, всю зловонную сторону наших бед, все эти невзгоды, которые действительно разрушают человеческий род, то всё это таково, что встаёт вопрос, как же можно говорить о других драмах!.»

Однако, сказав это, он добавил, простирая руки, которые дрожали, как руки больного, подобно своего рода возвышенному заражению:

«Может быть — вероятно — излечат человеческие недуги. Всё может измениться. Будет найден образ жизни, соответствующий тому, чтобы избежать то, что нельзя остановить. И только тогда осмелятся сказать о том массовом истреблении, которое несут заболевания, в настоящее время растущие по количеству больных и неизлечимые. Может быть даже станут вылечивать некоторые неизлечимые заболевания; у лекарств нет времени доказать их состоятельность.

«От этого вылечат других — что несомненно, — но именно его не вылечат.»

Инстинктивно его руки упали, его голос остановился в тиши скорби.

Больной приобретал величие святого. Вопреки их воле, за то время, как они были здесь, он царил над их словами, и, если они придали более широкое толкование конкретному вопросу, то это, возможно, чтобы отделаться от частного случая…

*

«Он русский, грек?

— Я не знаю. Посредством рассматривания внутренностей людей, я же их всех вижу такими похожими!

— Они особенно похожи, — прошептал другой, — их отвратительной претензией быть несхожими и враждебными!»

Мне показалось, что говоривший содрогался, как если бы эта мысль пробуждала в нём какое-то волнение. Он встал, полный гнева, изменившийся.

«Ах! — воскликнул он, — какой позор этот спектакль, даваемый человечеством!

«Оно ожесточается против самого себя, несмотря на эти ужасные раны, которые оно носит. Мы, склонившиеся над этими ранами, мы больше других поражены всем тем злом, которое добровольно причиняют себе люди. Что касается меня, я не являюсь ни политиком, ни военным. Это не моя специальность заниматься социальными идеями; у меня достаточно дел в другой области; но у меня иногда бывают приступы сострадания, замечательные как мечты. Мне хотелось бы временами наказать людей, и я хотел бы их умолять!»