Анри Барбюс - Ад

Старый врач меланхолически улыбнулся этому порыву, потом его улыбка стёрлась перед таким количеством явственного и неопровержимого позора.

«Это правда, увы! Столь несчастные, мы ещё терзаем друг друга нашими собственными руками! Война, война… Для того, кто посмотрит на нас издали, и для того, кто смотрит на нас сверху, мы являемся варварами и безумцами.

— Почему, почему! — сказал молодой врач, тревога которого возрастала. — Почему мы остаёмся безумными, раз мы видим наше безумие?»

Старый патриций пожал плечами — движение, которое он делал прежде, когда речь шла о неизлечимой болезни.

«Сила традиции, поддерживаемой заинтересованными в этом… Мы не свободны, мы привязаны к прошлому. Мы слушаем, что делалось всегда, мы это делаем вновь; и это война и несправедливость. Может быть, человечество однажды всё же придёт к тому, чтобы избавиться от неотступной мысли о том, чем оно являлось. Понадеемся, что мы выйдем наконец из бесконечной эпохи бойни и бедствия. Что ещё мы можем, кроме как надеяться?»

Старик на этом остановился. Молодой сказал:

«Хотеть этого.»

Другой собеседник сделал какое-то движение рукой.

Молодой человек воскликнул:

«Для всесветной язвы имеется внушительная общая причина. Вы её назвали: это порабощение прошлым, вековой предрассудок, который мешает всё должным образом переделать, в соответствии со здравым смыслом и моралью. Традиционное мышление заражает человечество; а название двух из его ужасных проявлений это…»

Старик приподнялся на стуле, сделав едва уловимый жест протеста, будто он хотел ему сообщить: «Не говорите этого!»

Но молодой человек не мог помешать себе сказать:

«Это собственность и родина», — уточнил он.

*

«Тише! — воскликнул старый мэтр. — Я больше не сопутствую вам в этой сфере. Я признаю существующее зло. Я призываю всеми своими чаяниями новую эру. Я делаю больше, я в это верю. Но не говорите так о двух священных принципах!

— А! — с горечью сказал молодой человек, — вы говорите как другие, мэтр… Необходимо, однако, дойти до источника зла, вы это хорошо знаете, вы… (и с неистовством): Зачем вы делаете вид, будто вы не знаете этого!.. Если есть желание излечить от угнетения и войны, будет правильным атаковать всеми полезными средствами — всеми! — принцип индивидуального богатства и культ родины.

— Нет, это неправильно! — воскликнул старик, который встал в большом волнении и бросил на своего собеседника жёсткий, почти яростный взгляд…

— Это правильно!» — вскричал другой.

Вдруг седая голова поникла, и старик сказал тихим голосом:

«Да, правда, это правильно…

«Я вспоминаю… однажды, во время войны; мы собрались вокруг одного умирающего. Никто его не узнавал. Он был найден среди обломков разбомблённого санитарного транспорта (умышленно или нет, это сводилось точно к тому же!); его лицо было изуродовано. Он стонал, плакал, вопил, издавал ужасные крики. Пытались различить в его агонии какое-нибудь слово, акцент, которое бы по крайней мере указало его национальность. Но не смогли; ничего разборчивого не смогли расслышать в звуках, бурно вырывавшихся из подобия лица, трепетавшего на носилках. Мы следили за ним глазами и слушали до тех пор, пока он не замолчал. Когда он умер и стоило лишь нам прекратить дрожать — в этот момент я увидел и я понял. Я понял своим нутром, что человек в большей степени испытывает глубокое тяготение к конкретному человеку, а не к своим неопределённым соотечественникам. Я понял, что все слова ненависти и возмущения против армии, что все оскорбления знамени, а также все антипатриотические призывы звучат как стремление к идеалу и красоте.

«Да, это правильно, это правильно! И после этого дня, несколько раз, мне было дано дойти до истины. Но чего же вы хотите… Я уже стар и не имею сил противостоять этому!

— Мэтр!» — прошептал молодой человек, стоя, с растроганной уважительной интонацией.

Старый учёный продолжил, воодушевляясь откровением искренности, упиваясь истиной:

«Да, я знаю, я знаю, я знаю, говорю же вам! Я знаю, что, несмотря на сложность аргументов и лабиринт особых случаев, в которых теряешься, ничто не колеблет абсолютную простоту вывода о том, что закон, по которому одни рождаются богатыми, а другие бедными, и поддержание им в обществе хронического неравенства, есть высшая несправедливость, которая не более обоснованна, чем несправедливость, создававшая прежде расы рабов, и что патриотизм стал чувством узким и агрессивным, которое будет питать всё время своего существования ужасную войну и истощение рода людского; что ни труд, ни материальное и моральное процветание, ни благородные изыски прогресса, ни чудеса искусства не нуждаются в полном ненависти соперничестве — и что всё это, напротив, разгромлено оружием. Я знаю, что карта отдельной страны состоит из условных линий и разрозненных названий, что врождённая любовь к себе ведёт нас ближе к конкретному человеку, чем к тем, кто составляет часть одной и той же географической группы; что в большей степени вы являетесь соотечественником тех, кто вас понимает и вас любит, находясь на уровне вашей души, или тех, кто страдает от такого же рабства — чем тех, кто встречается на улице… Национальные группировки, объединения современного мира всего лишь являются тем, что они есть. Возрастающей, чудовищной деформацией патриотического чувства человечество убивает себя, умерщвляет себя, а современная эпоха есть агония.

Они имели одинаковую точку зрения и сказали разом:

«Это рак, это рак.»

Мэтр воодушевился, будучи во власти очевидности:

«Совершенно также, как вы, я знаю, что последующие поколения строго осудят насадивших и распространивших фетишизм идей угнетения. Я знаю, что излечение зла начинается лишь тогда, когда отказываются от культа, посвящённого ему… И я, интересующийся уже полвека всеми великими открытиями, которые изменили видимую сторону вещей, я знаю, что восстанавливаешь против себя враждебность всего существующего, когда начинаешь!

«Я знаю, что это порок — проводить годы и века, говоря о прогрессе: «Мне бы его хотелось, но я его «не желаю», и что именно для того, чтобы выполнить определённые реформы, нужно всеобщее согласие, ну что же, я знаю, что мир в целом этим также засевается! Я знаю, я знаю!

«Да… Но я! Слишком много забот меня одолевают, слишком много работы меня захватывает; и потом, я это вам говорил, я слишком стар. Эти идеи для меня слишком новые. Ум человека способен охватить лишь некое определённое количество созидания и новизны. Когда это количество иссякло, каким бы ни был окружающий прогресс, отказываются видеть это и продвигаться вперёд… Я неспособен бросить в дискуссию плодородное преувеличение. Я неспособен отважиться быть логичным. Я вам делаю признание в том, мой малыш, что у меня нет сил быть правым!»