Чарльз Сноу - Наставники. Коридоры власти

— Вы так думаете? — спросил Роджер.

— Иначе зачем бы я пришел? — И тут Рубин снова заговорил спокойно и рассудительно. — Выслушайте меня. Я не сразу решился вмешаться. Только потому, что мы вас уважаем…

— Мы слушаем, — сказала Кэро. Сказала не из вежливости, не затем, чтобы ободрить Рубина, но с неподдельным вниманием и интересом.

У Роджера и Рубина лица были непроницаемые. Стало так тихо, что слышно было бы, как муха пролетит… Они до известной степени симпатизировали друг другу, но сейчас это было не в счет. Сейчас между ними было нечто более значительное, чем приязнь или неприязнь, даже чем доверие или недоверие. Оба остро ощущали значение минуты, значение назревающих событий.

— Прежде всего, — сказал Рубин, — позвольте мне объяснить мою позицию. Все, что вы собирались предпринять, весьма разумно. Все это правильно. Всякий, кто живет с открытыми глазами, понимает, что это правильно. Можно предвидеть, что в ближайшем будущем только две державы будут владеть атомным оружием. Это Америка и Россия. Ваша страна не может с ними тягаться. С точки зрения экономической и военной, чем раньше вы выйдете из игры, тем лучше… Это бесспорно.

— Вы уже говорили нам это в этой самой комнате несколько лет назад, — сказал Роджер.

— Более того, — продолжал Рубин, — мы постараемся, чтобы вы вышли из игры. Наша мысль работает в том направлении, чтобы предельно ограничить круг держав, владеющих этим оружием. Иными словами, оно будет только в наших руках и в руках Советов. Это тоже правильно. Могу предсказать, что в самое ближайшее время на вас будет оказан некоторый нажим с нашей стороны.

— Вы говорите это в других выражениях и по несколько иным причинам, — заговорил Роджер, которого слова Рубина, казалось, и не возмутили и не убедили. — Но то же самое говорил и я и пытался претворить свои слова в дело.

— Это вам не удастся. — Голос Рубина стал жестким: — И вы должны бросить все это немедленно.

Наступило молчание. Потом Роджер спросил самым простодушным тоном:

— Почему?

Рубин пожал плечами, широко развел руками.

— Я ученый. Вы политик. И вы задаете мне такой вопрос.

— А все-таки я хотел бы услышать ответ.

— Неужели я должен вам объяснять, что можно представить себе действия совершенно правильные — и, однако, совершенно неосуществимые? И вовсе не важно, что они правильные. Важно другое: как это делается, кем и самое главное — когда.

— Как вы правильно заметили, эти принципы мне знакомы. А теперь я хотел бы услышать, что именно вы знаете.

Рубин опустил глаза.

— Не то чтобы знаю, но — подозреваю. Иностранец иной раз улавливает знаки, которым вы не придали бы особого значения. Мне кажется, вы плывете против течения. Ваши коллеги в этом не признаются, но, если вы заплывете слишком далеко, они не смогут сохранить вам верность — так? С вашего позволения, они не дураки, — продолжал Рубин. — Они видели, что вам приходилось брать с бою каждый шаг. Каждая мелочь давалась вам на десять, на двадцать, порой на пятьдесят процентов труднее, чем вы рассчитывали. Вы знаете это лучше всех нас. И Льюис знает. (На мгновенье я перехватил его взгляд из-под опущенных век — в нем светились Weltschmerz и братское сочувствие) [22] Мировая скорбь ( нем .). . Все давалось с непомерным трудом. На мой взгляд — и это справедливо едва ли не для всех человеческих начинаний, — если дело оказывается непосильно трудным, если принимаешься за него и так и сяк и все-таки оно не двигается с места, значит, пора ставить на нем крест. Это, безусловно, относится к любой отвлеченной теоретической задаче. Чем больше я вижу задач того характера, какие приходится решать вам, тем больше убеждаюсь, что это справедливо и для них. Ваши коллеги умеют сохранять самообладание. Но они привыкли иметь дело с миром вполне конкретных вещей и отношений. Подозреваю, что они будут вынуждены прийти к тем же мыслям.

— Вы так в этом уверены? — негромко, с большой силой сказал Роджер.

Рубин вскинул голову, потом снова опустил глаза.

— В Вашингтоне я разъяснил свою точку зрения всем, кого я там знаю. В конце концов они поймут, что мы с вами правы. Но время еще не пришло. Они не знают, что думать о вашем оружии. И вот что вам я скажу. Они встревожены и не понимают, из каких побуждений вы хотите от него отказаться.

— И по-вашему, мы должны с этим считаться? — вспыхнув, с вызовом воскликнула Кэро.

— По-моему, было бы неразумно с вашей стороны не считаться с этим, леди Кэролайн.

— Я не поручусь, что они глубоко разобрались в существующем положении. Но в настоящее время их ничуть не занимает, что именно вы делаете, лишь бы вы не устранились от холодной войны. Это единственное, чего они боятся. Таково настроение. Вот с этим настроением кое-кто из них присматривается сейчас к вам.

— Наслушались Бродзинского? — сердито спросил я.

— Не в нем суть, — сказал Рубин. — Он в какой-то мере повредил вам, но корень тут глубже.

— Да, — сказал Роджер, — корень глубже.

— Рад, что вы это понимаете. — Рубин повернулся к Кэро. — Как я уже сказал, леди Кэролайн, с вашей стороны было бы неразумно с этим не считаться. В нашей стране есть люди, которые воспринимают это весьма болезненно. В самых разных слоях общества. В том числе на самом верху. Толика этого болезненного восприятия неминуемо перекинется и через океан. Может быть, это уже произошло.

— Я бы не удивился, — заметил Роджер.

— Конечно, это огорчительно, когда вынужден отказываться от взятых на себя обязательств, — сказал Рубин. — Но факты вещь упрямая. Насколько я могу судить по обстановке здесь, в Англии, вам надо лишь запастись хладнокровием и отложить все это лет на пять — на десять. Если только мои сведения сколько-нибудь верны, к тому времени вы достигнете вершины. И вы будете плыть по течению, а не против. А Вашингтон будет тогда умолять вас делать именно то, чего вы не в силах сделать сейчас. — По губам Рубина скользнула едкая ироническая улыбка. — И вы единственный в этой стране, кто будет на это способен. Вы неоценимый человек. Не только для Британии, но для всех нас. Вот почему я сейчас вам докучаю. Мы не можем допустить, чтобы такой человек пропал зря. А я глубоко убежден, что, если вы сейчас не отступите, хотя бы на шаг, вы пропадете ни за грош.

Минуту мы все молчали. Роджер посмотрел через стол на жену.

— Ты слышала, что он говорит? — спросил он.

— Ты ведь тоже слышал, — сказала Кэро. В ее тоне не осталось и следа светского пустозвонства. Голос ее звучал одной только любовью и преданностью. Она говорила так, словно они остались наедине. Они обменялись всего несколькими словами, но этого было довольно. Роджер понимал ее мысли, понимал, что она думает и какой ответ хочет услышать. Их семейная жизнь уже дала трещину — по его вине, но они все еще понимали друг друга с полуслова. Ее желание было ясно и просто. Хоть Рубин этого и не знал, Кэро была на его стороне.