Чарльз Сноу - Наставники. Коридоры власти

— Я, разумеется, не хочу выведывать ваших тайн. — Улыбка Джего была по обыкновению яркой, но очень напряженной. Наступило молчание; потом Пилброу спросил у него о каком-то чиновнике из Министерства иностранных дел. Поможет ли он беженцу, про которого они говорили? Мягкий ли у него характер? Что он вообще за человек?

— С вашей точки зрения, у него очень консервативные взгляды, — сказал Джего. — А декан, или я, или Браун назвали бы его благоразумным.

— Благоразумцы, — проворчал Пилброу. — Проморгаете вы с вашей хваленой благоразумностью эту треклятую империю… и все на свете проморгаете.

— Да ведь разные политические убеждения вовсе не мешают нам помогать друзьям — вот чего я не успел добавить, дорогой Пилброу, — сказал Джего. — Мне было бы очень грустно…

Словом, он пообещал, что в тот же вечер напишет своему знакомому письмо с просьбой позаботиться о беженце, и Пилброу, смягчившись, принялся расспрашивать его про других чиновников из Министерства иностранных дел. Джего все еще нервничал и был готов соглашаться с чем угодно, лишь бы разговор не заглох. Знавал ли он Г.? Немного. А сэра П. Дж.? Джего неохотно признался, что нет. А П.?

— П.? — радостно воскликнул Джего. — Вас интересует П., дорогой мой Юстас? Вот уж про кого я могу сказать, что неплохо его знаю. Когда мы познакомились, он сразу, помнится, стал расспрашивать меня, как я представляю себе частную жизнь министра…

Он продолжал говорить — почти без пауз и нервически возбужденно, — пока гости не начали расходиться. Браун с Роем Калвертом прекрасно понимали, почему он так взволнован, и Рой, словно бы развлекаясь, а на самом-то деле просто по доброте, принялся подшучивать над ним, чтобы он вышел победителем из их словесного поединка. Джего принял вызов и немало позабавил нас всех, а особенно Найтингейла, подтрунивая в свою очередь над Роем. Однако тревога не отпускала его, и он опять заговорил чересчур аффектированно. Кристл почти не принимал участия в общей беседе и вскоре отправился домой; через несколько минут ушли и Пилброу с Льюком, но Найтингейл все сидел и сидел. Часы на Резиденции пробили четверть, потом половину, потом три четверти. Пока Найтингейл был здесь, Джего не мог спросить у Брауна, чем завершилось наше совещание.

Наконец распрощался и Найтингейл. Когда он закрыл дверь, истомленный Джего повернулся к Брауну.

— Итак…

— Итак, — с благодушным удовлетворением сказал Браун, — если бы выборы состоялись сегодня, вы уже были бы ректором.

— Значит, все…

— Да, все собравшиеся объявили, что сейчас они считают вас самым подходящим кандидатом.

— Так ведь это же великолепно! — воскликнул Джего и озарил комнату счастливейшей улыбкой. — Это же просто великолепно!

Потом, уже несколько сдержаннее, проговорил:

— И подумать только, какой удивительно милый человек Юстас — несмотря на все наши разногласия, он решил поддержать меня. С тех пор как я стал членом Совета, мы ни разу не сошлись во мнениях. У нас буквально противоположные взгляды на общественную жизнь. Но это не оттолкнуло его!

— А по-моему, Льюк должен бы удивить вас еще сильнее, чем Пилброу, — сказал Браун. — Он самый ревностный ваш сторонник. И это притом, что ему выгодней поддерживать Кроуфорда.

— Видимо, с молодежью я веду себя гораздо естественней, чем со своими сверстниками, — признался Джего. И предельно откровенно, с бесстрашной прямотой добавил: — Перед ними я не красуюсь.

Рой глянул мне в глаза и остро усмехнулся. Тут Артур Браун решил предостеречь Джего:

— Я не хочу пугать вас, я и сам, конечно, радуюсь успеху, однако должен все же сказать, что пока еще рано праздновать победу. — Браун приосанился, чтобы его предостережение прозвучало более веско. — Да-да, мы еще не победили. Если бы выборы состоялись сегодня, то вы, повторяю, несомненно прошли бы в ректоры. Но мы, как вы понимаете, не можем потребовать от людей священной клятвы, тем более что кое-кто поддерживает вашу кандидатуру с некоторыми оговорками. Я не назову эти оговорки слишком серьезными, однако оговорки есть оговорки. До выборов еще довольно далеко, и положение может измениться — хотя я-то надеюсь, что этого не произойдет.

— Но вы верите в успех? — спросил Джего. — Верите? Вот что мне очень важно знать!

Браун помолчал и, тщательно подбирая слова, ответил:

— Считая, что колледж изначально был обречен на раскол, я не вижу причины для кардинальных изменений в будущем.

— Этого мне совершенно достаточно, — с облегчением сказал Джего и потянулся. Потом посмотрел на нас и, улыбаясь, добавил: — Я очень вам благодарен, друзья. Впрочем, я зря, конечно, это сказал — истинные друзья не нуждаются в словах благодарности.

Он распрощался, а мы встали из-за стола и подошли к окну. На западе догорала вечерняя заря, в прозрачных зимних сумерках бледно желтели уже включенные электрические фонари. Неярко светились окна ректорской спальни.

— Надеюсь, я не слишком его обнадежил, — проговорил Браун. — Мне-то представляется, что все будет в порядке. Но я окончательно поверю в это только после голосования. Кое-кто из нас уже знает, — сказал он мне с мудрой и пытливой улыбкой, — что вы, Элиот, замечательно разбираетесь в людях. Однако мне кажется, что суть некоторых явлений нашей жизни можно постичь только на собственном опыте. Я не раз видел, как выборы, подготовленные гораздо лучше, чем те, что нам предстоят, заканчивались самым неожиданным образом.

Мне было видно из окна, как Джего идет по дворику, держась возле стен домов.

— К сожалению, — продолжал Браун, — в нашей партии нет по-настоящему весомого ядра. На Пилброу особенно рассчитывать не приходится, вы, Рой, слишком молоды, а Элиот проработал в колледже всего три года. Мы с Кристлом пользуемся, конечно, определенным влиянием, но и у нас нет полной уверенности в своих силах. Или, говоря иначе, если появится какой-нибудь новый кандидат, которого поддержат влиятельные члены Совета, Кристл может подумать, что мы не сумеем им противостоять. И решит отказаться от поддержки Джего. В этом и заключается смысл его оговорки. Я, конечно, вовсе не утверждаю, что именно так и случится, однако, надеясь на лучшее, нельзя забывать и о худшем.

Джего кружил по дворику — он миновал Резиденцию, прошел под окнами трапезной и профессорской, а теперь опять приближался к нашему окну. Он шагал неспешно и радостно — в его походке совсем не ощущалось всегдашней деловитой стремительности. Когда он поворачивал, я увидел его светящееся счастьем лицо. Он поглядел на траву, как бы говоря себе — «моя трава».

Шагнул с каменных плит дорожки на брусчатку — «мои плиты, моя брусчатка». Остановился в центре дворика и посмотрел вокруг — «мой колледж». Потом глянул на окна ректорской спальни и сразу же отвернулся. — Радуется как ребенок, правда? — покровительственно, спокойно и дружелюбно проговорил Браун. — Он принимает все слишком близко к сердцу. Надеюсь, нам удастся провести его в ректоры.