Чарльз Сноу - Наставники. Коридоры власти

Я понимал, что, выспавшись, Пилброу сразу же известит бывших союзников о своем решении. Он придерживался странных для старого человека взглядов, но был вежлив и обязателен, как истинный джентльмен девятнадцатого столетия; он всегда говорил, что не может понять, почему его единомышленники-либералы считают грубость признаком хорошего тона, хотя неизменно добавлял, что для этого у них наверняка есть веские основания и что никаких других претензий у него к ним нет.

Было очевидно, что Кристл, Браун и Джего сегодня же получат его извещения. Мне очень не хотелось сообщать Брауну еще одну неприятную новость, и за завтраком я решил не ходить к нему, а дождаться, когда он узнает все без меня. Но потом я подумал, что от неприятностей прятаться глупо, и попросил Бидвелла отнести Брауну записку, в которой приглашал его прийти ко мне, как только он появится в колледже.

Все утро Браун принимал у абитуриентов экзамены на получение стипендии и пришел ко мне около одиннадцати.

— Что случилось? — спросил он прямо с порога. — Вы слышали какие-нибудь новости про собрание?

Узнав, что Пилброу не хочет голосовать за Джего, он побагровел от злости и выругался — я еще никогда не слышал от него такой грубой брани. Он сказал:

— А все эта растреклятая политика! Он так и останется до самой смерти мальчишкой. Плохо, когда в колледже работают люди с дурацкими взглядами — не при вас будь сказано, Элиот, — но уж совсем невыносимо, когда они берутся за серьезные дела. Хоть убейте, а не смогу я теперь относиться к Пилброу так же, как раньше.

В первый раз за последний год он потерял над собой контроль. Помолчав, он угрюмо проговорил:

— Что ж, надо сказать об этом Кристлу. Времена изменились — теперь он расстроится гораздо меньше, чем я.

Кристл внимательно выслушал новость и отреагировал на нее совсем не так, как Браун.

— Понятно, — проговорил он. — Удивляться тут особенно нечему.

Кристла обуревали противоречивые чувства: неопределенная виновность — потому что Браун был очень рассержен; добросердечная грусть — из-за того, что тот так сильно расстроен; радость от предвкушения активных действий — теперь он мог осуществить свой тайный замысел; и глубокая, но неосознанная удовлетворенность.

— Хорошо, что я уже начал переговоры! — с торжеством воскликнул он. — Мы еще не рассказывали вам, Элиот. Браун-то, как всегда, был против. Но кое-кто из наших противников тоже выступил за общее собрание. Объединенное, без всяких партий, для всех членов Совета. Я вот говорил вчера Брауну, что нам не обойтись без компромисса. Ну, а теперь я в этом совершенно уверен.

— Со вчерашнего дня наше положение изменилось.

— Мне и вчера было ясно, что в каждой партии есть колеблющиеся.

— Меня к ним причислить нельзя, — твердо сказал Браун.

Я спросил, согласились ли наши противники провести общее собрание.

— Они не посмеют отказаться, — ответил Кристл. — Да едва ли и захотят.

— Даже сейчас, когда у них большинство? До вчерашнего дня они неизменно нам проигрывали. Но теперь-то зачем им собрание?

— Они будут глупцами, если согласятся на это собрание, — мрачно сказал Кристлу Браун. — Еще вчера любое ваше предложение могло принести им пользу. Здравый смысл требовал от них, чтобы они попытались узнать ваши планы. Им следовало идти вам навстречу в любом вашем начинании. Они же видели, что вы тоже не уверены в победе.

— И все-таки я оказался прав. Это собрание может спасти нас, — сказал Кристл.

— Я поверю, что вы правы, если услышу, что они действительно соглашаются на компромисс — именно теперь, когда большинство у них.

— Я позабочусь, чтобы собрание состоялось, — успокоил Брауна Кристл. — Это можно устроить. Они пойдут на компромисс, вот увидите…

После ленча ко мне поднялся Рой. Мы условились повидаться с Геем в четыре часа, когда он пьет свой чай, потому что старик вот уже сорок лет планировал время, целиком подчиняясь расписанию трапез, и с полудня до чая спал — так что нам надо было выходить из колледжа не раньше трех.

Я скрывал от Брауна и Кристла, что мы собираемся поговорить с Геем. Кристл сейчас добивался компромисса, и сообщать ему о наших планах было небезопасно. Пока положение Джего не упрочилось, он едва ли стал бы помогать нам — скорее, наоборот.

— Именно, — сказал Рой. — Он поразительно напористый человек. Если б он защищал интересы Джего так же рьяно, как вытрясал пожертвование из сэра Хораса, то мы бы уже давно положили Кроуфорда на обе лопатки.

Мы разговорились о людях, влияющих на общественную жизнь. Нас обоих удивляло, что целеустремленность — целеустремленность в сочетании с упорством и настойчивостью — неизменно оказывается в наши дни эффективней, чем изощренная и хитроумная искусность. Искусность и проницательность способствовали, конечно, достижению цели, однако, наблюдая за общественной жизнью, человек приходил к банальной, но неопровержимой мысли, что самыми ценными союзниками становятся те люди, которые, безусловно, верят в его правоту. Артур Браун был изобретательным и мудрым политиком, но он превратился в лидера нашей партии и самого надежного сторонника Джего именно потому, что решительно, настойчиво и, в отличие от нас, безоговорочно считал Джего наиболее достойным кандидатом в ректоры. А кроуфордовская партия, которая до недавних пор проигрывала нашей, держалась на Деспарде, Винслоу и Гетлифе, безусловно веривших, что ректором должен стать Кроуфорд. Кроуфорду повезло больше, чем Джего, потому что Кристл, в принципе не менее целеустремленный, чем его противники, на этот раз с самого начала сомневался в своей правоте.

Нашу беседу прервал стук в дверь, и на пороге моей гостиной появилась миссис Джего.

— Я заходила к Рою… Мне надо было кого-то найти… — с запинкой проговорила она и разрыдалась. Я посадил ее в кресло у камина, но ей никак не удавалось успокоиться — склонив голову на подлокотник, она рыдала громко, горестно, не таясь, и ее крупное тело сотрясалось от задышливых, захлебных всхлипываний.

Мы с Роем переглянулись и, не сказав друг другу ни слова, решили несколько минут переждать. Когда она немного успокоилась, но все еще продолжала плакать, я погладил ее по руке и спросил:

— Миссис Джего, дорогая, что случилось?

— Мистер Элиот, я должна извиниться за эту неуместную сцену, — проговорила она, пытаясь держаться с достоинством и явно подражая леди Мюриэл, — но не выдержала и снова разрыдалась.

— Скажите же нам, что случилось, — повторил я.

Она снова попыталась говорить с достоинством — и опять не выдержала.

— Они сказали… они сказали, что меня нельзя подпускать к Резиденции, — всхлипывая, пролепетала она.